Уткин «сестра» стихотворение текст

Женщина и война. Стихи

Я ещё, ребята, не жила…
Юлия ДрунинаНа носилках, около сарая,
На краю отбитого села,
Санитарка шепчет, умирая:

— Я ещё, ребята, не жила…

И бойцы вокруг неё толпятся
И не могут ей в глаза смотреть:
Восемнадцать — это восемнадцать,

Но ко всем неумолима смерть…

Через много лет в глазах любимой,
Что в его глаза устремлены,
Отблеск зарев, колыханье дыма

Вдруг увидит ветеран войны.

Вздрогнет он и отойдет к окошку,
Закурить пытаясь на ходу.
Подожди его, жена, немножко —

В сорок первом он сейчас году.

Там, где возле черного сарая,
На краю отбитого села,
Девочка лепечет, умирая:

— Я ещё, ребята, не жила…

Кто говорит, что на войне не страшно

Обратите внимание

Я столько раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу — во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.

1943


«Ты Должна!»
Юлия Друнина

Побледнев,
Стиснув зубы до хруста,
От родного окопа
Одна
Ты должна оторваться,
И бруствер
Проскочить под обстрелом
Должна.
Ты должна.
Хоть вернешься едва ли,
Хоть «Не смей!»
Повторяет комбат.
Даже танки
(Они же из стали!)
В трех шагах от окопа
Горят.
Ты должна.
Ведь нельзя притворяться
Перед собой,
Что не слышишь в ночи,
Как почти безнадежно
«Сестрица!»
Кто-то там,

Под обстрелом, кричит…

Мама.
Владимир Жуков. В проломах стен гудит и пляшет пламя,
идет война родимой стороной…
Безмолвная, бессонная, как память,

старушка мать склонилась надо мной.

Горячий пепел жжет ее седины,
но что огонь, коль сын в глухом бреду?
Так повелось, что мать приходит к сыну

сквозь горький дым, несчастья и беду.

А сыновья идут вперед упрямо,
родной земле, как матери, верны…
Вот потому простое слово «мама»,

прощаясь с жизнью, повторяем мы.

Сестра
Иосиф Уткин

Когда, упав на поле боя —
И не в стихах, а наяву,-
Я вдруг увидел над собою

Живого взгляда синеву,

Когда склонилась надо мною
Страданья моего сестра,-
Боль сразу стала не такою:

Не так сильна, не так остра.

Меня как будто оросили
Живой и мертвою водой,
Как будто надо мной
Россия Склонилась русой головой!..
Отрада
Булат Окуджава

В будни нашего отряда,
в нашу окопную семью
девочка по имени Отрада

принесла улыбку свою.

И откуда на переднем крае,
где даже земля сожжена,
тонких рук доверчивость такая

и улыбки такая тишина?

Пусть, пока мы шагом тяжелым
проходим по улице в бой,
редкие счастливые жены

над ее злословят судьбой.

Ты клянись, клянись, моя рота,
самой высшей клятвой войны:
перед девочкой с Южного фронта

нет у нас ни грамма вины.

А всяких разговоров отрава,
взвивайся воронкою вслед…
Мы идем на Запад, Отрада,

а греха перед пулею нет.

Источник: https://stranakids.ru/zhenshchiny-na-fronte-stihi/

Иосиф Уткин. Стихотворения и поэмы. «Стихотворения и поэмы» | Уткин Иосиф Павлович

Вступительная статья

Иосиф Уткин. Фотография 1941–1942 гг. на удостоверении военного корреспондента (ЦГАЛИ).

1

Осенью 1924 года в Московском институте журналистики появился черноволосый юноша в синей косоворотке и сапогах. Звали юношу Иосиф Уткин. Лицо его привлекало внимание смешанным выражением робости — и заносчивости, неуверенности в себе — и одновременно чувства превосходства. И понятно: ведь этот новичок, впервые попавший в столицу из далекой Сибири, успел написать несколько стихотворений, достойных настоящего поэта, и уже имел за плечами суровую, не по возрасту, биографию.

Иосиф Павлович Уткин родился 14 мая 1903 года на станции Хннган в семье служащего Китайской восточной железной дороги. Очень скоро семья переехала в Иркутск, где и прошли ранние годы будущего поэта.

Важно

Жить было трудно: жалованье родителей — скудное, детей — семеро. Тем не менее Иосифу Уткину удалось окончить трехгодичную городскую школу и поступить в четырехклассное училище, откуда, однако, на четвертом году учебы он был исключен — «за плохое поведение и вольномыслие, по совместительству». «Плохое поведение» состояло не только в мальчишеских шалостях. Мальчик пропускал занятия, ибо в это же время работал, — ему пришлось стать кормильцем семьи, брошенной отцом, и пойти «в люди». Впоследствии Уткин вспоминал:

«Сибирь. Иркутск. 1916 год. Война. Старшего брата — главу семьи — берут в солдаты, угоняют на фронт.

Семья без хлеба. Мать мечется. Надо работать. Где работать? Кому работать? Мне, мальчишке. Где придется».

И Иосиф устроился маркером в биллиардную сибирского «Гранд-Отеля», где приходилось скрываться от школьных учителей, забредавших в ресторан; потом продавал вечерние газеты, разносил телеграммы; служил на кожевенном заводе. В те годы он и не подозревал, конечно, что многое из увиденного и «подслушанного» им, тринадцатилетним подростком, оживет восемь лет спустя в «Повести о рыжем Мотэле», а ранний и трудный опыт его «полублатной» (как он выразился однажды) юности найдет отражение в глубоко личной поэме «Милое детство».

Это сирое и полубеспризорное существование длилось около двух лет. С приходом Октября у пятнадцатилетнего Иосифа началась, по его собственным словам, «активная политическая жизнь». Через некоторое время он вместе со старшим братом Александром идет в рабочую дружину и участвует в антиколчаковском восстании, организованном большевиками. А в мае 1920 года он, один из первых иркутских комсомольцев, отправляется добровольцем на Дальневосточный фронт. Позднее, в 30-е годы, составляя свою краткую автобиографию, он скупо напишет:

«В армии я был на разной работе: полевым информатором, трижды военком маршевых рот, военком армейского конского запаса и ремонтных мастерских…»

Впечатления этих лет впоследствии легли в основу лучших произведений Уткина о гражданской войне — поэмы «Двадцатый», «Сибирских песен», знаменитой «Комсомольской песни» («Мальчишку шлепнули в Иркутске…»).

Конец 1922 года — поворотный момент в биографии Уткина. Он становится репортером иркутской газеты «Власть труда», и вскоре имя его начинает появляться на страницах сибирских газет и журналов. Так с девятнадцати лет начался его путь поэта.

Читайте также:  Синявский «дети войны» стихотворение текст

На страницах «Власти труда» Уткин помещал свои первые стихи — написанные на скорую руку стихотворные репортажи-отклики на то, чем жила в те годы страна. Уткин писал о борьбе с религией, о биче беспризорщины, о горячо им любимой авиации, которая только что начала бурно развиваться. Время от времени в той же «Власти труда», под рубрикой «Маленький фельетон», появлялись сатирические частушки, высмеивающие нэпмана, обывателя, мещанина, самогонщика и т. п. Печатавшиеся под наивной подписью «Утя», куплеты эти были довольно слабые, «работавшие», однако, на злобу дня. Изредка выступал Уткин и в журналах «Сибирские огни», «Сибирь», «Красные зори».

Зимой 1923 года при «Красных зорях» образовался кружок пролетарских поэтов под названием «ИЛХО» (Иркутское литературно-художественное объединение). Туда, вместе с будущими поэтами Д. Алтаузеном и М. Скуратовым, пришел и Уткин. «Илховцы» выпускали альманахи, устраивали вечера поэзии и дискуссии, вырабатывали творческие программы, с наиважнейшим и непременным условием «практического овладения старыми формами» и «критического освоения богатого опыта прошлого».

Совет

Эти лозунги юный Уткин воспринимал порою слишком прямолинейно и писал такие, например, стихи о красноармейце:

На лбу искрятся пять углов. В далеком взоре — буря веры. Он незатейливый, он серый, Строитель солнечных миров. Ты за спиной не видишь крыл? Под серым — сердца голубого? Он, как апостол, для другого Свое всё личное забыл. …………………………………………… И слава, светлостью жива, В сердцах народа не остынет. Он будет сказочный Добрыня, Он будет сказочный Бова.

(«Красноармеец»)

Такими абстрактно-подражательными стихами (ибо здесь Уткин подражает не столько любимому им Блоку, сколько вообще образам и приемам поэзии начала века) мог бы начинать в те годы любой поэт и даже не поэт. И однако в эти же самые годы Уткин оказывается способным заговорить собственным голосом, просто и сдержанно:

ПИСЬМО …Я тебя не ждала сегодня И старалась забыть, любя. Но пришел бородатый водник И сказал, что знает тебя. Он такой же, как ты, лохматый, И такие же брюки-клеш! Рассказал, что ты был под Кронштадтом. Жив… Но больше домой не придешь… Он умолк. И мы слушали оба, Как над крышей шумит метель. Мне тогда показалась гробом Колькина колыбель… Я его поняла с полслова… Гоша,           Милый!..                            Молю…                   Приезжай…                   Я тебя и такого…                   И безногого…                   Я люблю!

«Письмо» Уткин включал впоследствии почти во все свои сборники. И вполне справедливо: это стихотворение — первый удачный опыт молодого автора, ибо здесь ему впервые удалось взглянуть на мир сквозь призму индивидуальной человеческой судьбы.

В 1924 году Иркутский губком партии и губком комсомола решают отправить Уткина учиться в Москву. Так появился в столице будущий поэт, — во многом неискушенный, во многом — многоопытный человек, влюбленный в революцию и поэзию.

2

В Москве началась уже настоящая литературная биография Уткина. Сложилась она не просто.

Очень скоро Уткину удалось заявить о себе достаточно выразительно и оригинально. Сказать свое слово поэту молодому всегда нелегко. Тем более это было нелегко и 20-е годы, когда гремел голос Маяковского, когда громадной популярностью и любовью пользовалась поэзия Есенина, когда жизнь литературная была очень интенсивна и каждый год обогащал поэзию новыми именами… Но Уткин не затерялся и не пропал.

В конце 1924 — начале 1925 года на страницах московских журналов «Огонек», «Прожектор» и «Смена» появились стихи Уткина о гражданской войне: «Рассказ солдата», «Расстрел», «Песня о матери» и другие. Написанные, как и стихотворение «Письмо», просто, искренне и вполне самостоятельно, они обратили на себя внимание Л. В. Луначарского, который по первым же прочитанным стихам сумел как нельзя более точно определить характер дарования Уткина, его главные особенности, которым поэт остался верен на всю жизнь. «С одной стороны, Уткин твердый и ясный революционер, — писал Луначарский. — Революцию Уткин не просто знает, не просто пережил, а она стала именно такой идейно-эмоциональной средой, в которой принимают другую форму, облагораживаются, становятся на свое место… любые темы… Но, кроме этого, Уткину присущ чрезвычайно мягкий гуманизм, полный любовного отношения к людям. Эта любовь не сентиментальна. Она горяча и убедительна. Она совершенно легко сочетается с мужеством революционера и порою даже с необходимой для революционера жестокостью… Но там, где обе эти ноты — сознание революционного долга, заключающегося в служении перестройке на высших началах всей человеческой жизни, и сердечная нежность — соединяются в один аккорд, получается особенно очаровательная музыка. Она и слышится в строфах Уткина».

Настоящий же успех принесла Уткину поэма «Повесть о рыжем Мотэле». Первое публичное чтение «Повести», состоявшееся во Вхутемасе на литературном вечере, послужило Уткину своего рода путевкой в поэтическую жизнь.

«Маяковский, — вспоминает об этом вечере И. Рахилло, — первый из поэтов публично признал и приветствовал тогда еще никому не известного молодого поэта…

Настроение у студентов < Вхутемаса > было приподнятое, Праздничное. Маяковский привычно поднялся на сцену. Сняв пиджак, он деловито повесил его на спинку стула и без всяких предисловий начал читать стихи. Набатный бас его гремел. В зале было жарко и душно. Маяковский устал, но студенты требовали все новых и новых стихов.

Надо было устроить хотя бы небольшую передышку. Я объявил:

— Сейчас выступит поэт Иосиф Уткни!

В зале вспыхнул неудержимый смех.

— Иосиф Уткин! Какой Иосиф Уткин?!

Обратите внимание

Всех развеселило непривычное сочетание библейского имени Иосиф с простой и обыденной фамилией — Уткин. Перекричать зал было немыслимо.

Уткин стоял за кулисами бледный и нервно кусал губы. Я обратился за помощью к Маяковскому:

— Владим Владимыч, прошу заступиться!

Читайте также:  Конспект занятия в детском саду в подготовительной группе. параллельные линии

Маяковский шагнул на авансцену и поднял руку:

— Товарищи, это же неуважение к молодому поэту, давайте послушаем!

Уткин вышел на сцену при полной тишине. Он был в сапогах и в синей расстегнутой рубахе, из-под нее выглядывал уголок полосатой матросской тельняшки. Буйный костер взлохмаченных волос украшал его высоко поднятую голову. Он насупленно смотрел в зал. Сложившаяся обстановка была совсем невыгодна для первой встречи. Выступать в этой аудитории после Маяковского не всякий решился бы.

Уткин начал читать с подъемом, вдохновенно. Аудитория была захвачена врасплох, и многим, вероятно, стало неудобно и стыдно за свое поведение. Когда он закончил чтение главы, в зале поднялся невообразимый шум.

— Уткина, Уткина! — кричала одна половина слушателей.

— Маяковского, Маяковского! — требовали другие.

Маяковский снова вышел на сцену.

— Видите, а вы не хотели слушать! — улыбаясь, сказал он. — Если хотите, из нового я прочту вам „Сказку о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий…“. Правда, эта вещь у меня еще не совсем отделана…

— Просим, просим! — поддержали из зала.

Маяковский познакомил слушателей со своей новой сказкой. Затем Уткин дочитал поэму до конца и был награжден восторженными аплодисментами аудитории.

Широким шагом Маяковский пересек сцену и дружески, от всей души пожал руку молодому поэту.

— Замечательно, товарищ Уткин, — громко поздравил он, — заходите, Мясницкая, 21, к Асееву. Мы всегда будем вам рады!»

Опубликованная в четвертом номере «Молодой гвардии» за 1925 год «Повесть» сразу стала заметным событием литературной жизни. Всех привлек и заворожил ее совершенно оригинальный стиль: поэма была написана на том русско-еврейском жаргоне, который можно было слышать в провинциальных городах дореволюционной России и который был хорошо знаком Уткину. Автор «Повести» воспользовался этим языком смело и непринужденно, не побоявшись устных интонаций анекдота. Форма эта не была самоцелью, она была вызвана сутью: секрет поэмы в том, что написал ее Уткин от лица и с точки зрения сотен самых разных собирательных и нарицательных Мотэле, бедных и скромных тружеников, чью жизнь «перекроила» революция. Устный рассказ, ведущийся от лица каждого попеременно, — вот своеобразие жанра этой поэмы, в творчестве Уткина — явления исключительного и в дальнейшем не повторившегося.

Мотэле в поэме — формально один, а по сути — их много. Один (герой поэмы) кладет заплатки на жилет и никогда не плачет в горе; он же — или кто-то другой? — философствует о том, что для всякого счастье «курится» по-своему: «счастье — оно игриво: жди и лови»; для третьего (или сотого?) — дни революции «невозможно мудры», а четвертый сетует: Много дорог, много, А не хватает дорог. И если здесь — Слава богу, То где-то — Не дай бог. — Ох!

Важно

Для одного первый день революции — «молодой, как заря», а другой, не поспевая за часами великих событий, ворчит:

И куда они торопятся, Эти странные часы?.. …Ша! За вами ведь не гонятся? Так немножечко назад…

А события развиваются стремительно и не ждут. Привычный гнилой, застойный, а главное — несправедливый быт перевернут революцией вверх дном. Рыжий Мотэле, вчерашний кроткий портной, сегодня «не робок»: он — комиссар, он сидит в «сердитом» кабинете, вершит самыми важными делами, а бывший господин инспектор — теперь его секретарь, который эти дела «колет», подшивает. Жена инспектора весит уже «не семь, а пять» пудов. Раввин Исайя, который еще совсем недавно вряд ли пустил бы Мотэле («Мотьку Блоха») к себе на порог, теперь идет на поклон к комиссару Блоху и предлагает свою дочь ему в жены. Неизвестно, чем кончается этот эпизод: он обрывается так же, как и ряд других.

Вся поэма соткана из кратких и внешне разрозненных сценок, наблюдаемых и комментируемых многими и разными Мотэле. Но, несмотря на эту отрывочность, всех «героев» роднит то, что каждый (по-своему) радуется происходящему, ибо то, что свершается, — это чувствуют все! — свершается на благо человека. Не для господина инспектора или раввина, которые людьми никогда и не были, а для сотен и тысяч безымянных Мотэле, каждый из которых по мере своих сил шагал «в ногу с тревожным веком». И пусть не все и не всё еще поняли до конца, им ясно одно: родина стала свободной и никто из них никуда не уедет, «даже в Америку»: Милая, светлая родина, Свободная родина! Сколько с ней было пройдено, Будет еще пройдено!

Эти слова Мотэле произносит вместе с автором, который в первый (и в последний) раз говорит от своего имени. Не позволяя себе лирических отступлений и предоставляя полную свободу высказываний своим многочисленным героям, Уткин достигает тонкого сочетания патетики и юмора, прозаических и лирических интонаций. В то же время шутливая, порой анекдотическая по форме, «Повесть о рыжем Мотэле» глубоко серьезна по содержанию своему и назначению. В каждой строке поэмы мы чувствуем авторское отношение к изображаемому, ощущаем незримо присутствующую личность поэта. О личности этой хорошо сказал А. В. Луначарский в рецензии на «Повесть», вышедшую отдельным изданием весной 1926 года: «У т. Уткина есть лирическое раздумье, у него есть умение понимать и далекие от нас типы. У Уткина есть большая жажда счастья… много задушевности и рядом с этим скромно, но горячо выраженный пафос, бесконечно много юмора».

Источник: https://litra.pro/stihotvoreniya-i-poemi/utkin-iosif-pavlovich/read/1

Иосиф Уткин. Стихи о войне

Иосиф Уткин. Стихи о войне [Jun. 23rd, 2015|04:39 pm]

skat007

Оригинал взят у 0gnev в Иосиф Уткин. Стихи о войне

«Красная звезда», СССР.

«Известия», СССР.
«Правда», СССР.
«Time», США.
«The Times», Великобритания.
«The New York Times», США.
СЕСТРА
Из фронтовой тетрадиКогда, упав на поле боя —И не в стихах, а наяву, —Я вдруг увидел над собоюЖивого взгляда синеву,Когда склонилась надо мноюСтраданья моего сестра —Боль сразу стала не такою:

Не так сильна, не так остра.

Меня как будто оросилиЖивой и мертвою водой,Как будто надо мной РоссияСклонилась русой головой!..

Иосиф Уткин.

13 июня 1943 года, «Красная звезда», СССР*.* * *

Ты пишешь письмо мне

На улице полночь. Свеча догорает.Высокие звезды видны.Ты пишешь письмо мне, моя дорогая;В пылающий адрес войны.Как долго ты пишешь его, дорогая!Окончишь и примешься вновь;Зато, я уверен, к переднему краюПрорвется такая любовь…Давно мы из дома. Огни наших комнатЗа дымом войны не видны.

Но тот, кого любят, но тот, кого помнят, —Как дома и в дыме войны!Теплее на фронте от ласковых писем.Читая, за каждой строкойЛюбимую видишь и Родину слышишь,Как голос за тонкой стеной…Мы скоро вернемся. Я знаю. Я верю.И время такое придет:Останутся грусть и разлука за дверью,А в дом только радость войдет.

И как-нибудь вечером, вместе с тобою,К плечу прижимаясь плечом,Мы сядем и письма, как летопись боя,Как хронику чувств, перечтем…

Иосиф Уткин.

6 марта 1943 года, «Красная звезда», СССР*.* * *

Солдатская песня

С песней, с дробью барабанноюМы, друзья, в ряды построимся.И ступив на поле бранноеРатной чести удостоимся.Подвиг мужественно пройденныйНе забудется потомками.Будет петь веками родинаНашей славы песни громкие!…Черный ворон в небе кружится,Нам грозит зрачками тусклыми.Но испытанное в мужествеНе подастся сердце русское.

Наши деды, наши прадедыНе служили кривде слугами;Мы земли не ищем краденой,Чести — ищем непоруганной!Мы на ветер слов не тратили,Мы клялись родным околицам.Наши жены, наши материЗа победы наши молятся.Слово храбрых — слово твердое.И земли родной не выдадим;Русских можно видеть мертвыми,Но рабами их не видели!С песней, с дробью барабанноюМы, друзья, в ряды построимся.

И ступив на поле бранноеРатной чести удостоимся.

Иосиф Уткин.

26 июня 1942 года, «Красная звезда», СССР*.* * *

Красноармейцу

Изнасилованную и убитую девочку немцы выбросили на помойку.
… Заметив детей, собиравших в поле цветы, немецкий летчик расстрелял их на бреющем полете
. (По материалам Информбюро).Я видел девочку убитую.Цветы стояли у стола.С глазами, навсегда закрытыми,Казалось, девочка спала.И сон ее, казалось, — тонок.И вся она — напряжена,Как будто что-то ждал ребенок…Спроси: чего ждала она?Она ждала, товарищ, вести,Тобою вырванной в бою,О страшной, беспощадной местиЗа смерть невинную свою!..

Иосиф Уткин.

14 августа 1941 года, «Известия», СССР*.* * *

Машинист

Шум колес и ветра свист —Мчится поезд — дым по пояс;Бледен русский машинист —Он везет немецкий поезд.Кровь стучит в его висках,Мыслей спутался порядок:В длинном поезде — войска.И снаряды… и снаряды!И шумит родная рожь.

Совет

И вопят поля и пустошь:— Неужели довезешь?— Неужели ты допустишь?Водокачек кирпичи,Каждый дом и каждый кустик —Все вокруг него кричит:— Не допустишь, не допустишь!За спиной наган врага,За спиною смерть…

Так что же?Жизнь, он слышит, дорога,Но ведь честь еще дороже!Кто-то шепчет: — Погляди,Высунься в окно по пояс:Путь закрыт, а впередиНа пути с горючим поезд.Он с пути не сводит глаз.Семафор, должно быть, скоро.Вот зажегся и погасГлаз кровавый семафора.Сердце сжалось у него —Боль последняя, немая.

Немец смотрит на него,Ничего не понимая.Но уж поздно понимать!Стрелки застучали мелко.-— Родина… — он шепчет, — мать!»И проскакивает стрелку.Будто бездна, в небо взмыв,Пламя крыльев распластало!Так могуч был этот взрывДвух столкнувшихся составов.

Иосиф Уткин.

6 августа 1941 года, «Известия», СССР*.* * *

Дед

Ни поспать, ни пообедатьНемцам стало, — говорят, -Всюду «Дед» и внуки «Деда»,Там, где немцы, — там отряд!Лопнет на пути покрышка,Немец вылез, и – капут.Чуть отстанет немец, — крышка:Партизаны тут как тут.

И гадают людоеды,Смотрят лютого лютей:«Дед» ли это или «деды»?— Сколько ж у него людей?!А в ответ несет паленым,А в ответ слова звучат:— «Дед» один… но миллионыУ него в стране внучат!!

Иосиф Уткин.

5 августа 1941 года, «Правда», СССР.* * *

Прощание с бойцом

Давай я тебя расцелую.Но помни: с войной не балуют.А впрочем, тебе не впервыеШагать на дела боевые.Ты к Бугу подходишь, и кленыБойца принимают с поклоном:Деревья еще не забылиЛегенды буденновской были.Глубокие волны Дуная…

И снова картина родная:Не этим ли волнам тобоюСвобода дарована с боя?А воды и Рейна и Вислы?Они, как народные мысли,Они, как товарищи с речью,К тебе устремятся навстречу.И всюду, где быть ни придется,Товарищ повсюду найдется.И даже в Берлине, — пошаришь,И там у тебя есть товарищ.Мы в этой войне небывалойИдем, как бойцы-запевалы.

И песня народная скороВсемирным подхватится хором!Давай я тебя расцелую.Но помни: с войной не балуют.А впрочем, тебе не впервыеШагать на дела боевые.

Иосиф Уткин.

11 июля 1941 года, «Красная звезда», СССР*.* * *

Старый партизан

Обратите внимание

В дикой чаще бородыСедины белеют пряди.Он шагает впереди,Как отец в своем отряде.Подбегают старики:— Полустанок немцем занят!Обступают у рекиПолустанок партизаны.Тишина вокруг… но вотПолустанок сонный ожил:Взрыв… и возгласы «Майн гот».Но уж бог им не поможет.Непреклонен.

Собран весьЗа народ в огонь и в воду —Он идет, как гнев и местьОскорбленного народа.А за ним — мосты, столбы,Хлеб, что не убрали сами, —Все пылает, как борьбыНесгорающее знамя!И хотя борьба трудна,Но уже далеко где-то,В свете пламени виднаИ ему и нам победа.

Иосиф Уткин.

9 июля 1941 года, «Правда», СССР*.

________________________________________________________________________________________

Василий Лебедев-Кумач. Стихи о войне (Спецархив)
Константин Симонов. Стихи о войне (Спецархив)
Алексей Сурков. Стихи о войне (Спецархив)
Илья Эренбург. Стихи о войне (Спецархив)
Семен Кирсанов. Стихи о войне (Спецархив)
Хромой урод Геббельс своим блудливым языком («Правда», СССР)
Немцы не настолько глупы, чтобы верить («The New York Times», США)
Как бешеный щенок Гитлер грязным носом тщетно ищет («Красная звезда», СССР)
Публичный дом вместо семьи — такова скотская мораль гитлеровцев! («Красная звезда», СССР)
Да, не похожи теперешние речи нацистских жаб на хвастливое кваканье 2 года назад («Известия», СССР)

Источник: https://skat007.livejournal.com/33388.html

Ссылка на основную публикацию