Лев Кассиль — Федя из Подплава
Славной памяти адмирала
Арсения Григорьевича ГОЛОВКО,
командовавшего в годы
Великой Отечественной войны
нашим Северным флотом
Он знал уже почти десять букв, когда я военной осенью приехал впервые на одну из заполярных баз Северного флота. Десять букв! Этого было вполне достаточно, чтобы запечатлеть свое имя на торпеде – в назидание Гитлеру и всем фашистам. За этим занятием я и застал его позади плетня из колючей проволоки, огораживающего базу подводных лодок.
Когда я, предъявив часовому свой пропуск, вошел во дворик подплава, как моряки называют сокращенно флот подводного плавания, подводники как раз грузили торпеды[1] на большую крейсерскую лодку. Длинное темно-зеленое щучье тело подводного корабля вытянулось на воде у причальной стенки, у так называемого пирса. Над пирсом нависала огромная скала.
В ней были проделаны входы в подземные пещеры, где хранились торпеды. Краснофлотцы в рабочих холщовых робах клали громадную торпеду на специальную тележку и вывозили из пещеры.
Сперва в сумраке каменного логова появлялась округлая голова торпеды, а затем, опираясь на низкие колеса, как на лапы, выползала она вся целиком, похожая на исполинского тритона, узкая к хвосту, тяжелая, гладкая, зло поблескивающая на солнце. На нее наводили жирный слой смазки, напоминающий по виду ягодное варенье или джем.
Около торпеды вертелся мальчишка лет восьми, худенький, с острым носиком, красный кончик которого был, пожалуй, ближе к безбровому лбу, чем к верхней губе.
На мальчишке была большая, явно не по голове, черная пилотка с блестящим якорем спереди, а на рукавах запачканной курточки красовались одна над другой нашивки минера, связиста, артиллериста, комендора, электрика и сигнальщика.
Красные стрелы, пересекающиеся молнии, якоря, гаечные ключи, пушки, вымпелы… Нашивок было так много, что они едва умещались между плечом и потрепанным обшлагом, из которого вылезала худая, грязная рука мальчика.
Мальчуган деловито оглядывал вывезенную торпеду, обходил ее со всех сторон, затем садился перед ней на корточки и, шмыгая от усердия вздернутым носом, старательно выводил что-то пальцем на смазке, покрывавшей торпеду. Я подошел ближе. Сквозь розовато-коричневую пасту тускло поблескивала металлом протертая пальцем надпись: «AT ФЭДN». Косая перекладинка у буквы «И» была наклонена не в ту сторону, куда следует, буква поэтому выглядела, как знак номера – №, я догадался, что «Э» получилось у мальчика тоже нечаянно.
– Ну, Федя, – спросил я, – чем это ты, брат, занимаешься?
– Расписываюсь, – отвечал Федя, искоса взглянув на меня и подправляя пальцем сделанную им надпись.
– Это зачем же?
– Пускай видят от кого, – сердито произнес мальчишка. – Они уж мой почерк знают. Я каждый раз расписываюсь.
– А кто же ты такой будешь?
– Я? – как будто удивившись, спросил мальчик и, еще выше подтянул нос, посмотрел на меня снизу без всякого одобрения. – Я тут один-единственный у них мальчишка…
– …Фашисты, дьяволы, в море их застукали.
– У кого у них? Чей единственный?
– Ну, у всех… Флотский. Я отсюда, с подплаву. Не знаете, что ли? – И он отошел от меня к другой торпеде, которую в эту минуту выкатывали на тележке из-под скалы.
Один из краснофлотцев-подводников, подхватив свободной рукой Федю под мышки, не останавливаясь, посадил его верхом на торпеду, и так он прогарцевал мимо меня, плотно обхватив ногами круглое и толстое тело огромного смертоносного снаряда.
– Расступись, народ, царь Федор на коне едет! – крикнул с мостика подлодки, вылезая из люка, человек в промасленной форменке, должно быть механик. – Ну как, Федя, приложил руку?
– Порядок! – отвечал Федя.
– Это что, сынишка кого-нибудь из ваших? – обратился я к краснофлотцу, который назвал Федю царем Федором.
– Да нет, тут целая такая история, – отвечал вполголоса подводник. – Это Федюшка Толбеин. Наш, с подплаву… У него отец боцман был, из поморов, на восемнадцатом номере, на буксире. А когда в прошлом году семьи эвакуировали отсюда морем, фашисты, дьяволы, в море их застукали. Налетело штук пять и давай долбить. Там женщины, ребята… страшное дело! Прямо с бреющего.
Видели ясно, что народ не военный, а так и не отстали, пока не докончили. Покуда с берега подоспели, уже мало кто на плаву держался. И отец его, и мать Федьки этого, и сестренка тоже была – все погибли. А ему повезло: буек якорный[2] бомбой отхватило, он за него и уцепился. Единственный, кто спасся… Ну, доставили его на базу.
А тут его Дуся приютила, что в кают-компании[3] подает, – знаете, официантка? Так он тут и остался, на подплаве у нас. Единственный в своем роде, так сказать. У нас ведь тут ни в заливе, ни в одной губе детей не сыщешь – всю ребятню эвакуировали, как война началась. Ну, а уж Федька, так вышло, осел, видно, надолго.
Да и нам, знаете, все-таки веселее глядеть, а то забыли уж прямо, какие ребята бывают. Ведь один-единственный…
Так я узнал историю Феди Толбеина, общего сына подводников, воспитанника и любимца североморцев. Его очень баловали на подплаве.
Знаменитейшие подводники, Герои Советского Союза – сам прославленный Звездин, напористый Сухарьков, неугомонный Фальковский, – дарили его своей дружбой.
И, когда лодка уходила в боевую операцию, Федька всегда провожал своих друзей, стоя на пирсе, и долго глядел вслед ушедшим.
У моряков Северного флота был обычай делать надписи на смазке торпед. «Гитлеру под микитки», – писали подводники на торпедах. «Фашистским гадам от североморцев», – выводили они на грозных своих снарядах, заряжая торпедные аппараты. «За Киев, за Севастополь…» Как-то Федька напросился, чтобы и ему разрешили сделать надпись.
Он знал несколько букв и как умел вывел на торпеде свое имя. И вышло так, что Герой Советского Союза Исаак Аркадьевич Фальковский этой самой торпедой, которую надписал Федька, потопил большой немецкий пароход. Фальковский шел на маленькой лодке – их на флоте называют «малютками».
Неприятельские миноносцы охраняли корабль с ценным грузом. Но «малютка» смело проскочила под кораблями охранения, и торпеда с надписью «AT ФЭДN» угодила прямехонько в фашистский пароход. Он взорвался, зарылся носом в воду и вскоре пошел на дно. С тех пор вошло в моду брать в поход торпеды с Фединой надписью.
Моряки шутливо уверяли, что у Феди легкая рука и он приносит счастье подводникам.
Федька целые дни торчал на подплаве. Он играл в классы, вычерчивая их мелом на толстых досках пирса, и, когда кто-нибудь неосторожно ступал в клетку, Федька сердито кричал:
Источник: https://libking.ru/books/prose-/prose-contemporary/116464-lev-kassil-fedya-iz-podplava.html
Отзыв о рассказе Кассиля «Федя из подплава»
Главный герой рассказа Льва Кассиля «Федя из подплава» – мальчик по имени Федя. Он жил с родителями на базе флота подводного плавания, или, как говорили моряки, подплава. Когда началась война, Федину семью эвакуировали, но корабль, на котором они плыли, попал под бомбежку. Все родные у Феди погибли, но сам он сумел выжить, и остался жить на базе подводных лодок.
Моряки Федю любили и много ему позволяли. Они часто катали его на торпедах, которые загружали в подводные лодки, а потом Федя стал писать на этих торпедах послания врагам. В школе он еще не учился, и знал только десять букв, поэтому его послания были корявыми и не всегда грамотными.
Но так получилось, что торпеды, подписанные Фединой рукой, часто поражали вражеские корабли. И подводники стали считать, что у Феди легкая рука.
А однажды летом на базу совершили налет вражеские бомбардировщики. Один из них удалось подбить, и вражеский летчик выпрыгнул с парашютом.
Он приземлился в сопках неподалеку от базы, и тут моряки вспомнили, что туда сегодня отправился Федя за ягодами.
Все, кто мог, побежали на сопку спасать мальчика от вражеского летчика. В небо поднялся самолет, и летчик тоже приступил к поискам. Вскоре самолет стал кружиться над одним местом, и моряки побежали туда.
Поднявшись на сопку, они увидели надпись «ФЕДR» выложенную на большом камне, а за этим камнем прятался сам Федя.
От волнения он неправильно выложил свое имя, но это не помешало летчику обнаружить местонахождение мальчика.
Федя заметил моряков и знаками показал, где прячется вражеский летчик, который уже несколько раз стрелял в сторону мальчика. Моряки окружил врага, и взяли его в плен. А Федя стал знаменитостью всей базы.
Но в конце лета моряки стали задумываться о том, чтобы отправить Федю, которому уже исполнилось восемь лет, в интернат, чтобы мальчик мог учиться. Моряки убедили мальчика, что ему надо учиться, и Федя уплыл на катере. В путь его провожали всей базой, и надавали в дорогу кучу всяких вкусностей.
Но через какое-то время Федя вернулся. В интернате он скучал по морякам, и пару раз даже сбегал оттуда, но его возвращали обратно. Потом Федю пожалел тот самый летчик, который искал его в сопках, и привез его в своем самолете к морякам.
Но моряки не очень обрадовались возвращению Феди. Они думали, что мальчик будет учиться, а тот просто сбежал из интерната. Отношение к Феде поменялось.
Его неохотно пускали на базу, не разрешали подписывать торпеды, а потом стали называть дезертиром. Когда Федя узнал значение этого слова, он заплакал.
Но один из командиров подводной лодки объяснил мальчику, что задача детей во время войны – учиться, а не воевать.
Федя понял, что не имел права оставлять интернат и учебу, и согласился вернуться обратно. Вернувшись в интернат, он стал старательно учиться, и уже через два месяца сам написал морякам письмо. А моряки теперь стали на торпедах писать отметки, которые Федя получал на уроках.
Таково краткое содержание рассказа.
Главная мысль рассказа Кассиля «Федя из подплава» заключается в том, что у каждого возраста свои задачи, даже в военное время. Федя совершил геройский поступок и помог поймать вражеского летчика, но его главной задачей все-таки была учеба в школе, и моряки отправили Федю в интернат.
Рассказ Кассиля «Федя из подплава» учит ответственно относиться к порученным делам. Моряки направили Федю учиться, но он скучал по ним и, сбежав из интерната, сумел вернуться на базу. Но моряки этому не обрадовались и назвали Федю дезертиром. Пришлось ему возвращаться в интернат и продолжить учебу.
В рассказе мне понравился главный герой, мальчик Федя, который не испугался встречи с вражеским летчиком и помог его обнаружить и задержать. Хорошо то, что Федя осознал, что на данном этапе учеба — это его главный труд. Только умные люди смогут победить врага и построить новую жизнь.
Какие пословицы подходят к рассказу Кассиля «Федя из подплава»?
Война — суровая школа.
Грамоте учиться — всегда пригодится.
Кто назад бежит, тот честью не дорожит.
Источник: http://MadameLaVie.ru/otzyvy/kassil_fedya_iz_podplava/
Книга Федя из Подплава — читать онлайн. Автор: Кассиль Лев Абрамович. Книги читать онлайн бесплатно без регистрации
Лев Абрамович Кассиль
Славной памяти адмирала
Арсения Григорьевича ГОЛОВКО,
командовавшего в годы
Великой Отечественной войны
нашим Северным флотом
Федя из Подплава
Он знал уже почти десять букв, когда я военной осенью приехал впервые на одну из заполярных баз Северного флота. Десять букв! Этого было вполне достаточно, чтобы запечатлеть свое имя на торпеде – в назидание Гитлеру и всем фашистам. За этим занятием я и застал его позади плетня из колючей проволоки, огораживающего базу подводных лодок.
Когда я, предъявив часовому свой пропуск, вошел во дворик подплава, как моряки называют сокращенно флот подводного плавания, подводники как раз грузили торпеды[1] на большую крейсерскую лодку. Длинное темно-зеленое щучье тело подводного корабля вытянулось на воде у причальной стенки, у так называемого пирса. Над пирсом нависала огромная скала.
В ней были проделаны входы в подземные пещеры, где хранились торпеды. Краснофлотцы в рабочих холщовых робах клали громадную торпеду на специальную тележку и вывозили из пещеры.
Сперва в сумраке каменного логова появлялась округлая голова торпеды, а затем, опираясь на низкие колеса, как на лапы, выползала она вся целиком, похожая на исполинского тритона, узкая к хвосту, тяжелая, гладкая, зло поблескивающая на солнце. На нее наводили жирный слой смазки, напоминающий по виду ягодное варенье или джем.
Около торпеды вертелся мальчишка лет восьми, худенький, с острым носиком, красный кончик которого был, пожалуй, ближе к безбровому лбу, чем к верхней губе.
На мальчишке была большая, явно не по голове, черная пилотка с блестящим якорем спереди, а на рукавах запачканной курточки красовались одна над другой нашивки минера, связиста, артиллериста, комендора, электрика и сигнальщика.
Красные стрелы, пересекающиеся молнии, якоря, гаечные ключи, пушки, вымпелы… Нашивок было так много, что они едва умещались между плечом и потрепанным обшлагом, из которого вылезала худая, грязная рука мальчика.
Мальчуган деловито оглядывал вывезенную торпеду, обходил ее со всех сторон, затем садился перед ней на корточки и, шмыгая от усердия вздернутым носом, старательно выводил что-то пальцем на смазке, покрывавшей торпеду. Я подошел ближе. Сквозь розовато-коричневую пасту тускло поблескивала металлом протертая пальцем надпись: «AT ФЭДN». Косая перекладинка у буквы «И» была наклонена не в ту сторону, куда следует, буква поэтому выглядела, как знак номера – №, я догадался, что «Э» получилось у мальчика тоже нечаянно.
– Ну, Федя, – спросил я, – чем это ты, брат, занимаешься?
– Расписываюсь, – отвечал Федя, искоса взглянув на меня и подправляя пальцем сделанную им надпись.
– Это зачем же?
– Пускай видят от кого, – сердито произнес мальчишка. – Они уж мой почерк знают. Я каждый раз расписываюсь.
– А кто же ты такой будешь?
– Я? – как будто удивившись, спросил мальчик и, еще выше подтянул нос, посмотрел на меня снизу без всякого одобрения. – Я тут один-единственный у них мальчишка…
– …Фашисты, дьяволы, в море их застукали.
– У кого у них? Чей единственный?
– Ну, у всех… Флотский. Я отсюда, с подплаву. Не знаете, что ли? – И он отошел от меня к другой торпеде, которую в эту минуту выкатывали на тележке из-под скалы.
Один из краснофлотцев-подводников, подхватив свободной рукой Федю под мышки, не останавливаясь, посадил его верхом на торпеду, и так он прогарцевал мимо меня, плотно обхватив ногами круглое и толстое тело огромного смертоносного снаряда.
– Расступись, народ, царь Федор на коне едет! – крикнул с мостика подлодки, вылезая из люка, человек в промасленной форменке, должно быть механик. – Ну как, Федя, приложил руку?
– Порядок! – отвечал Федя.
– Это что, сынишка кого-нибудь из ваших? – обратился я к краснофлотцу, который назвал Федю царем Федором.
– Да нет, тут целая такая история, – отвечал вполголоса подводник. – Это Федюшка Толбеин. Наш, с подплаву… У него отец боцман был, из поморов, на восемнадцатом номере, на буксире. А когда в прошлом году семьи эвакуировали отсюда морем, фашисты, дьяволы, в море их застукали. Налетело штук пять и давай долбить. Там женщины, ребята… страшное дело! Прямо с бреющего.
Видели ясно, что народ не военный, а так и не отстали, пока не докончили. Покуда с берега подоспели, уже мало кто на плаву держался. И отец его, и мать Федьки этого, и сестренка тоже была – все погибли. А ему повезло: буек якорный[2] бомбой отхватило, он за него и уцепился. Единственный, кто спасся… Ну, доставили его на базу.
А тут его Дуся приютила, что в кают-компании[3] подает, – знаете, официантка? Так он тут и остался, на подплаве у нас. Единственный в своем роде, так сказать. У нас ведь тут ни в заливе, ни в одной губе детей не сыщешь – всю ребятню эвакуировали, как война началась. Ну, а уж Федька, так вышло, осел, видно, надолго.
Да и нам, знаете, все-таки веселее глядеть, а то забыли уж прямо, какие ребята бывают. Ведь один-единственный…
Так я узнал историю Феди Толбеина, общего сына подводников, воспитанника и любимца североморцев. Его очень баловали на подплаве.
Знаменитейшие подводники, Герои Советского Союза – сам прославленный Звездин, напористый Сухарьков, неугомонный Фальковский, – дарили его своей дружбой.
И, когда лодка уходила в боевую операцию, Федька всегда провожал своих друзей, стоя на пирсе, и долго глядел вслед ушедшим.
У моряков Северного флота был обычай делать надписи на смазке торпед. «Гитлеру под микитки», – писали подводники на торпедах. «Фашистским гадам от североморцев», – выводили они на грозных своих снарядах, заряжая торпедные аппараты. «За Киев, за Севастополь…» Как-то Федька напросился, чтобы и ему разрешили сделать надпись.
Он знал несколько букв и как умел вывел на торпеде свое имя. И вышло так, что Герой Советского Союза Исаак Аркадьевич Фальковский этой самой торпедой, которую надписал Федька, потопил большой немецкий пароход. Фальковский шел на маленькой лодке – их на флоте называют «малютками».
Неприятельские миноносцы охраняли корабль с ценным грузом. Но «малютка» смело проскочила под кораблями охранения, и торпеда с надписью «AT ФЭДN» угодила прямехонько в фашистский пароход. Он взорвался, зарылся носом в воду и вскоре пошел на дно. С тех пор вошло в моду брать в поход торпеды с Фединой надписью.
Моряки шутливо уверяли, что у Феди легкая рука и он приносит счастье подводникам.
Федька целые дни торчал на подплаве. Он играл в классы, вычерчивая их мелом на толстых досках пирса, и, когда кто-нибудь неосторожно ступал в клетку, Федька сердито кричал:
– Ну, где ходишь? Не видишь – тут заминировано! Обозначено ясно.
Фальковский подарил ему оставленный кем-то из эвакуированных трехколесный велосипед. По возрасту Федьке полагалось бы ездить уже на двухколесном. Но лишние спицы в колеснице мало смущали Федьку. И, чтобы не задеть руля, широко расставив коленки в продранных чулках, Федька раскатывал на своем трехколесном велосипедике по пирсу, лавируя между кнехтами[4] для причала, торпедами, бочками.
Однажды он даже ухитрился съехать по крутому узкому трапу на стоявшую у стенки крейсерскую подводную лодку Звездина. Но получил за это такой нагоняй, что потом два дня ходил пешком, боясь показаться на велосипеде у подводников.
– Ах ты, Федя, Федя! – говорил ему Фальковский, с которым они особенно сдружились. – И что из тебя будет, Федя? Темно и непонятно! Если ты себе голову нигде не оторвешь, то она тебе пригодится в хозяйстве… Но ты ее оторвешь себе.
Источник: https://izdaiknigu.ru/bookread-13631
Лев Кассиль — Федя из Подплава
– Он там, там, – шептал нам Федька фиолетовыми от черники и дрожащими от волнения губами. – Вон, за тем камнем… У него нога свихнулась. Я видел, как его сбили, побежал за ним, а он в меня как пульнет из «шмайсера» своего!… Думаете, не страшно? Я и спрятался тут.
Потом хотел было вылезти, до подплаву добежать, – что ж, не до вечера сидеть сторожить, – а он опять как жахнет в меня!… Думаете, вру? Пуля так и чиркнула, аж камень брызнул… Я вижу, самолет летит, поиски делает, а мне встать фриц не дает, ну я и выложил расписку свою.
Ползал-ползал, весь живот себе протер, коленки продрал… Думаете, не больно? Так и собрал камни и выложил. Летчик сразу сверху мой почерк узнал. А фриц этот вон туда заполз.
Краснофлотцы кинулись к скале и вытащили из расщелины спрятавшегося там фашиста. Он сразу бросил свой автомат «шмайсер», увидев, что его окружили со всех сторон моряки.
Случай этот сделал Федьку совсем знаменитым на базе. Иностранные моряки с недавно прибывшего каравана транспортов, гуляя по набережной, завидя Федьку, подходили к нему, трепали его по плечу, щупали его многочисленные нашивки и говорили, что Федька «оки-доки-бой», что значит «парень что надо».
Но вот кончилось короткое полярное лето, стали наползать туманы, солнце остывало, готовясь уйти на зимнюю спячку, и на подплаве однажды вечером в кают-компании зашел разговор о дальнейшей судьбе Федьки.
– Балбесу уже за восемь перевалило, пора бы ему буковки не только на торпедах писать, – сказал сурово Звездин. – В школу его надо отправить. Война войной, а ему расти, учиться время.
– Странный вопрос, разве я возражаю? – горячился Фальковский. – Надо так надо… Ясно, что мальчик должен учиться. Жалко, конечно, отпускать, – то есть это я говорю, мне жалко… Не знаю, как другим.
– Никто не говорит, что не жалко, – проговорил, вздохнув, Звездин. – Я уже своих девятнадцать месяцев не видал. Тоже жалко. – Он помолчал немного. – Учиться дети должны в спокойном месте. Я, по крайней мере, так считаю. Не знаю, как другие.
Посоветовались с Дусей, «опекуншей» Федьки, и решено было отправить его в тыл, в один из беломорских городов, где имелся интернат для детей моряков. Я не знаю, как удалось Фальковскому уговорить Федьку. Он и слышать сперва не хотел об отъезде, но, видно, уважение к герою взяло верх, и Федька согласился.
Двадцать шестого августа мы провожали Федьку. Полярная осень подарила Федьке один из своих лучших дней. Воздух был прозрачен так, что даже на большом расстоянии все виделось резко, отчетливо, словно высеченное из камня.
Вода в бухте была зеркально спокойная, скалы розовые.
Белые чайки вертелись над нами, и слабый ветер едва шевелил нарядные флаги Военно-Морского Флота – белые с синей полосой понизу и красными эмблемами – и пестрые сигналы Свода[7]на кораблях.
Сколько всякой снеди натащили подводники Федьке на дорогу! Сколько банок со сгущенным молоком, консервов, шоколадных кубиков! Командир катера, на котором Федька «отправлялся в науку», уже заявил, что если товарищи командиры будут нести еще довольствие, то пускай они тогда закажут специальную баржу, а на катере он базара разводить не может.
Потом все прощались с Федькой. Он был хмур и казался похудевшим в новой просторной курточке, на которую перешили все знаки со старой.
– Ну, смотри ты у нас там, Федор, – напутствовал его Звездин. – Учиться так учиться, а иначе браться не стоит. Хоть ты теперь и отпрядыш, как у нас поморы говорят, отскочил от нашего берега, но породу свою соблюдай – помни, что ты Федор Толбеин с подплава.
– А, ей-богу, какие тут разговоры! – забормотал Фальковский, беря Федьку за обе щеки. – Поезжай, поезжай, Федька! Терпеть не могу этих расставаний – только настроение портишь себе… Ну, двигай, двигай, Федька, давай ходу! Вот тебе еще плиточка шоколада.
И Фальковский сунул в руку Федьке большую плитку.
На катере включили мотор, из-под кормы кругами пошла вода и пена. На мачте взлетели три флажка – позывные.
При выходе из гавани у сторожевого поста на высокой мачте подняли золотистый флаг «добро». Это был знак согласия, разрешение на выход из гавани.
Маленький буксир стал оттаскивать в сторону сети и боны заграждения. Буксирчик был похож на дворника, торжественно открывающего ворота для выезда хозяина со двора. Он оттащил заграждение в сторону, и катер, на котором стоял Федька Толбеин, питомец подплава, единственный и последний мальчишка во всей морской округе, ушел в открытое море.
Молча стояли па пирсе знаменитые подводники – Герои Советского Союза Звездин, Сухарьков, Фальковский. Долго стоял и я с ними, глядя вслед катеру, который уносил от нас нашего Федьку.
– Ничего не поделаешь, Федька должен учиться, – сказал Звездин.
– Что говорить… – отозвался Фальковский, встрепенувшись, но не отворачиваясь от моря. – Ясно, Федька должен учиться, а мы должны воевать. Все-таки я завтра на одной торпеде своей, как хотите, а напишу… Только как бы это потолковее выразить? «За будущее Федьки», что ли? Понимаешь? Или «во имя», что ли?… А, и так понятно! Просто напишу: «Чтоб Федьке было хорошо»… И пусть ему будет хорошо…
У выхода из гавани буксир поставил на место заграждение.
Катер давно уже скрылся за скалами мыса, с мачты у сторожевого пункта спустили флаг «добро», а мы все стояли на берегу и смотрели в море – моряки, мужчины, отцы, давно не видевшие своих детей.
…Однажды на базу подлодок прилетел Герой Советского Союза Павел Свистнев, тот самый, что помог нам отыскать и спасти Федьку, когда он потерялся в сопках, выслеживая немецкого парашютиста.
Гидросамолет, известный под именем «Каталина», сел в бухте, взрыл серую осеннюю воду, качнул крыльями, по очереди коснувшись поверхности моря левым и правым поплавками, похожими на огромные коньки, притих, потом снова взревел моторами и зарулил к берегу. День был ветреный, в бухте гуляла крупная волна.
Два катера помчались навстречу гидросамолету, зачалили его концами за крылья и торжественно, словно под руки, повели большую машину к набережной. Потом под летающую лодку подвели специальную тележку, натянули тросы, и гидросамолет вылез на сушу. С него капало.
В хвосте круглого темно-зеленого тулова открылся люк, появились большие ноги в теплых мохнатых унтах, и Свистнев соскочил на землю. Его встречали подводники и летчики, с нетерпением ждавшие прибытия «Каталины».
Гидросамолет должен был доставить запасные детали для истребителей.
Сейчас же приступили к разгрузке. Полчаса вытаскивали из огромной машины пропеллеры, округлые плоскости, части моторов, глянцевитые рули, элероны и ящики с надписями: «верх» и «низ», «обращаться с осторожностью». Потом из люка под хвостом показались маленькие барахтающиеся ноги, которые никак не могли достать до земли.
– Явление последнее, – сказал Свистнев, – те же и он.
В ту же минуту из люка выпал на землю мальчишка лет восьми, худенький, остроносый, безбровый, в сбившейся на лоб огромной пилотке.
– Федька, – воскликнул Фальковский, – честное слово, Федька! Как вам это нравится?
Свистнев, крайне довольный эффектом, который произвел его маленький пассажир, весело оглядывал нас:
– Видели, кого доставил вам?
– И видеть не хочу, – пробормотал Звездин и мрачно отвернулся.
Федька поднялся с земли, отряхнул пыль с колен, одернул рукава куртки с бесконечными нашивками минеpa, связиста, артиллериста, комендора, электрика, баталера, сигнальщика.
– Здравствуйте… Это я.
– Вижу, что ты, – проговорил Фальковский.
– Они меня с собой прихватили, – продолжал Федька, мотнув головой в сторону Свистнева. – Я попросился, они и взяли.
– Ах, Федя, Федя! – И Фальковский, отойдя в сторону, махнул рукой.
– А ты тоже хорош! – тихо проворчал Звездин, глядя на Свистнева. – На какого шута ты его приволок? Мы парня учиться определили, а ты…
– Какое там учиться… Ты погляди сам, прямо захирел малый, тоскует по морю. Он уже два раза из интерната бегал, еле отыскали его. А тут как раз я прилетел. Детали брал, запчасти. Ну и вижу, страдает мальчишка. Жалко мне его стало, да и вы тут, знаю, все соскучились по нему, по чертенку. Верно ведь?
– Ну-ну, нас хоть не жалей, пожалуйста. Одного пожалел – и хватит. Что-то больно ты жалостливый стал!
Звездин сердито поглядел на Федьку, резко повернулся и зашагал к выходу из базы. Федька растерянно посматривал на нас: должно быть, он не ожидал такой встречи. Фальковский сжалился и подошел к нему.
– Ах ты, велика Федора! – сказал он. – Эх ты, царь Федор! И что мне с тобой делать, темно и непонятно… Ну, иди пока к Дусе, а там разберемся. Не было у бабы хлопот, так купила поросенка.
Все мы очень соскучились по Федьке.
Часто по вечерам в кают-компании подплава командиры вспоминали нашего питомца: «Как там Федька наш двигает науку? Вот завтра уходим в море, надо бы ему к торпеде руку приложить…» Но сейчас неожиданное возвращение Федьки всех расстроило. Мы рассчитывали, что Федька приедет честь честью, как полагается, на каникулы и подводники будут хвастаться его школьными успехами, а он просто-напросто удрал.
Источник: https://nice-books.ru/books/proza/sovremennaja-proza/page-3-121521-lev-kassil-fedya-iz-podplava.html
Федя из Подплава
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Наконец он увидел, что из штаба вышел Фальковский. Он кинулся навстречу командиру:
– Исаак Аркадьевич, а чего они мне говорят, что я этот… как его… дезертир?
– А кто же ты еще? – спокойно отвечал Фальковский. – Конечно, дезертир.
– Это как – дезертир?
– А очень просто. Дезертир – это кто драпу дает с фронта, своих товарищей бросает, боится, ищет местечка, где бы полегче. Так и говорится: трус и дезертир. Именно.
– Так я же вовсе наоборот! Сам на войну приехал. Тут и бомбить могут, а я не боюсь ничего. Чего же они говорят – «дезертир, дезертир»…
– Как вам нравится, он еще рассуждает! Твое дело что – тут быть или в классе? Я тебя спрашиваю. В классе твое дело сидеть! Тебя Северный флот учиться послал, а ты отлыниваешь, ты убежал. Вот тебя наши правильно дезертиром и зовут. Скажешь, нет? Не правильно разве? А это ты, пожалуйста, мне не заливай – фронт здесь или не фронт. Мы здесь на фронте, а ты там свою вахту бросил.
– Мне там скучно. Я без вас не могу. Я уже привык. Я… эх, и соскучился… Я вовсе… – И Федька заплакал.
Никто никогда не видел, чтобы Федька плакал. А тут он так и залился. Фальковский долго и тщательно откашливался, поправил фуражку, походил вокруг Федьки, потом обхватил ладонью голову его и прижал к своему боку.
– Кха, гм, гм… Ну, довольно реветь, слушай! Реветь тут уж совершенно ни к чему. Соскучился?! Я, думаешь, не соскучился? И у меня, может, тоже на Урале сынишка вроде тебя… Странное дело, конечно, соскучился. А когда я в море – думаешь, не скучно мне иной раз? А терплю. Не прошусь на берег. Ну, довольно тебе сопеть, хватит! Ну, кому говорю!…
– Я… я не дезертир… Я хотел… к вам только…
– Нельзя, Федя, дорогой, учиться тебе надо. И вообще, пожалуйста, не расстраивай меня… Ах, Федя, Федя!…
Подошел Звездин.
– Ну что, договорились? – спросил он.
– Ясно, договорились! Кто это сказал, что Федька дезертир? Язык вырву тому, кто это скажет! Он просто немножко соскучился и нечаянно попал на самолет, и Свистнев его нечаянно захватил, а теперь он нечаянно заревел.
– Вот и хорошо! – пробасил Звездин. – А чтобы он нечаянно еще чего-нибудь не сделал, мы его сегодня ночью отправим обратно. Верно?
– Верно, – тихо отозвался Федька. – Это ты тоже нечаянно говоришь?
– Нет, по охотке.
– То-то. И письмо напишем директору школы: так, мол, и так, нечаянно захватили мальчишку… Идет, Федор?
– Идет…
– Ах ты, Федя, взял медведя, а обратно не вырвется! – сказал добродушно Звездин.
На рассвете мы опять проводили Федьку. На этот раз он уезжал уже без всяких торжественных проводов. Мы довезли его на катере до гидросамолета. Немного смущенный, Свистнев подхватил Федьку на руки и втащил в машину. И тут, не глядя друг на друга, Фальковский и Звездин стали незаметно совать Федьке в руки и украдкой засовывать в его карманы консервные банки, печенье, плитки шоколада.
– Нечаянно захватил, – виновато сказал Фальковский.
– Да и у меня тоже случайно оказалось, – усмехнулся Звездин.
Катер наш отошел в сторону. На «Каталине» взревели моторы, и огромный самолет, раскачиваясь, касаясь притихшей утренней воды поплавками – левым, правым, левым, правым, – как конькобежец, разбежался по зеркальной поверхности бухты и мягко пошел в небо.
Ну, вот и все. Так мы отправили снова Федьку в науку и сами, порядком опечаленные, вернулись на базу.
Через два месяца я получил в Мурманске письмо от Фальковского. Вот что он мне писал про Федю:
«Хочу сообщить тебе приятную новость про нашего Федьку. Свистнев прилетел сегодня и привез Федькино письмо. Понимаешь, он теперь уже знает столько букв, что может писать целые письма. Федька не подкачал, не осрамил наш подплав.
Стал учиться на «отлично» и просит, чтобы его привезли к нам зимой на каникулы. Обязательно привезем. И сделаем елку ему. А сегодня я ухожу в поход. И на двух кормовых торпедах знаешь что я написал? «По русскому – «хорошо», по арифметике – «отлично».
Это Федькины отметки. С такими отметками не промахнешься».
Назад к карточке книги «Федя из Подплава»
Источник: https://itexts.net/avtor-lev-abramovich-kassil/16521-fedya-iz-podplava-lev-kassil/read/page-2.html
Федя из Подплава (1)
[1] [2] [3] [4]
Он знал уже почти десять букв, когда я военной осенью приехал впервые на одну из заполярных баз Северного флота. Десять букв! Этого было вполне достаточно, чтобы запечатлеть свое имя на торпеде – в назидание Гитлеру и всем фашистам. За этим занятием я и застал его позади плетня из колючей проволоки, огораживающего базу подводных лодок. Когда я, предъявив часовому свой пропуск, вошел во дворик подплава, как моряки называют сокращенно флот подводного плавания, подводники как раз грузили торпеды[1] на большую крейсерскую лодку. Длинное темно-зеленое щучье тело подводного корабля вытянулось на воде у причальной стенки, у так называемого пирса. Над пирсом нависала огромная скала. В ней были проделаны входы в подземные пещеры, где хранились торпеды. Краснофлотцы в рабочих холщовых робах клали громадную торпеду на специальную тележку и вывозили из пещеры. Сперва в сумраке каменного логова появлялась округлая голова торпеды, а затем, опираясь на низкие колеса, как на лапы, выползала она вся целиком, похожая на исполинского тритона, узкая к хвосту, тяжелая, гладкая, зло поблескивающая на солнце. На нее наводили жирный слой смазки, напоминающий по виду ягодное варенье или джем.
Около торпеды вертелся мальчишка лет восьми, худенький, с острым носиком, красный кончик которого был, пожалуй, ближе к безбровому лбу, чем к верхней губе. На мальчишке была большая, явно не по голове, черная пилотка с блестящим якорем спереди, а на рукавах запачканной курточки красовались одна над другой нашивки минера, связиста, артиллериста, комендора, электрика и сигнальщика. Красные стрелы, пересекающиеся молнии, якоря, гаечные ключи, пушки, вымпелы… Нашивок было так много, что они едва умещались между плечом и потрепанным обшлагом, из которого вылезала худая, грязная рука мальчика. Мальчуган деловито оглядывал вывезенную торпеду, обходил ее со всех сторон, затем садился перед ней на корточки и, шмыгая от усердия вздернутым носом, старательно выводил что-то пальцем на смазке, покрывавшей торпеду. Я подошел ближе. Сквозь розовато-коричневую пасту тускло поблескивала металлом протертая пальцем надпись: «AT ФЭДN». Косая перекладинка у буквы «И» была наклонена не в ту сторону, куда следует, буква поэтому выглядела, как знак номера – №, я догадался, что «Э» получилось у мальчика тоже нечаянно.
– Ну, Федя, – спросил я, – чем это ты, брат, занимаешься?
– Расписываюсь, – отвечал Федя, искоса взглянув на меня и подправляя пальцем сделанную им надпись.
– Это зачем же?
– Пускай видят от кого, – сердито произнес мальчишка. – Они уж мой почерк знают. Я каждый раз расписываюсь.
– А кто же ты такой будешь?
– Я? – как будто удивившись, спросил мальчик и, еще выше подтянул нос, посмотрел на меня снизу без всякого одобрения. – Я тут один-единственный у них мальчишка…
– …Фашисты, дьяволы, в море их застукали.
– У кого у них? Чей единственный?
– Ну, у всех… Флотский. Я отсюда, с подплаву. Не знаете, что ли? – И он отошел от меня к другой торпеде, которую в эту минуту выкатывали на тележке из-под скалы.
Один из краснофлотцев-подводников, подхватив свободной рукой Федю под мышки, не останавливаясь, посадил его верхом на торпеду, и так он прогарцевал мимо меня, плотно обхватив ногами круглое и толстое тело огромного смертоносного снаряда.
– Расступись, народ, царь Федор на коне едет! – крикнул с мостика подлодки, вылезая из люка, человек в промасленной форменке, должно быть механик. – Ну как, Федя, приложил руку?
– Порядок! – отвечал Федя.
– Это что, сынишка кого-нибудь из ваших? – обратился я к краснофлотцу, который назвал Федю царем Федором.
– Да нет, тут целая такая история, – отвечал вполголоса подводник. – Это Федюшка Толбеин. Наш, с подплаву… У него отец боцман был, из поморов, на восемнадцатом номере, на буксире. А когда в прошлом году семьи эвакуировали отсюда морем, фашисты, дьяволы, в море их застукали. Налетело штук пять и давай долбить. Там женщины, ребята… страшное дело! Прямо с бреющего. Видели ясно, что народ не военный, а так и не отстали, пока не докончили. Покуда с берега подоспели, уже мало кто на плаву держался. И отец его, и мать Федьки этого, и сестренка тоже была – все погибли. А ему повезло: буек якорный[2] бомбой отхватило, он за него и уцепился. Единственный, кто спасся… Ну, доставили его на базу. А тут его Дуся приютила, что в кают-компании[3] подает, – знаете, официантка? Так он тут и остался, на подплаве у нас. Единственный в своем роде, так сказать. У нас ведь тут ни в заливе, ни в одной губе детей не сыщешь – всю ребятню эвакуировали, как война началась. Ну, а уж Федька, так вышло, осел, видно, надолго. Да и нам, знаете, все-таки веселее глядеть, а то забыли уж прямо, какие ребята бывают. Ведь один-единственный…
Так я узнал историю Феди Толбеина, общего сына подводников, воспитанника и любимца североморцев. Его очень баловали на подплаве. Знаменитейшие подводники, Герои Советского Союза – сам прославленный Звездин, напористый Сухарьков, неугомонный Фальковский, – дарили его своей дружбой. И, когда лодка уходила в боевую операцию, Федька всегда провожал своих друзей, стоя на пирсе, и долго глядел вслед ушедшим.
У моряков Северного флота был обычай делать надписи на смазке торпед. «Гитлеру под микитки», – писали подводники на торпедах. «Фашистским гадам от североморцев», – выводили они на грозных своих снарядах, заряжая торпедные аппараты. «За Киев, за Севастополь…» Как-то Федька напросился, чтобы и ему разрешили сделать надпись. Он знал несколько букв и как умел вывел на торпеде свое имя. И вышло так, что Герой Советского Союза Исаак Аркадьевич Фальковский этой самой торпедой, которую надписал Федька, потопил большой немецкий пароход. Фальковский шел на маленькой лодке – их на флоте называют «малютками». Неприятельские миноносцы охраняли корабль с ценным грузом. Но «малютка» смело проскочила под кораблями охранения, и торпеда с надписью «AT ФЭДN» угодила прямехонько в фашистский пароход. Он взорвался, зарылся носом в воду и вскоре пошел на дно. С тех пор вошло в моду брать в поход торпеды с Фединой надписью. Моряки шутливо уверяли, что у Феди легкая рука и он приносит счастье подводникам.
Федька целые дни торчал на подплаве. Он играл в классы, вычерчивая их мелом на толстых досках пирса, и, когда кто-нибудь неосторожно ступал в клетку, Федька сердито кричал:
– Ну, где ходишь? Не видишь – тут заминировано! Обозначено ясно.
Фальковский подарил ему оставленный кем-то из эвакуированных трехколесный велосипед. По возрасту Федьке полагалось бы ездить уже на двухколесном. Но лишние спицы в колеснице мало смущали Федьку. И, чтобы не задеть руля, широко расставив коленки в продранных чулках, Федька раскатывал на своем трехколесном велосипедике по пирсу, лавируя между кнехтами[4] для причала, торпедами, бочками.
Однажды он даже ухитрился съехать по крутому узкому трапу на стоявшую у стенки крейсерскую подводную лодку Звездина. Но получил за это такой нагоняй, что потом два дня ходил пешком, боясь показаться на велосипеде у подводников.
– Ах ты, Федя, Федя! – говорил ему Фальковский, с которым они особенно сдружились. – И что из тебя будет, Федя? Темно и непонятно! Если ты себе голову нигде не оторвешь, то она тебе пригодится в хозяйстве… Но ты ее оторвешь себе.
Кто-то подарил Федьке старую пилотку подводника. Хотя ее и ушили сзади, все-таки она была велика Федьке, оттопыривала ему уши и стояла за затылком, как петушиный гребень. Подводники, минеры, электрики, сигнальщики покупали ему форменные нарукавные нашивки во флотторге, и вскоре Федька стал похож на чемодан бывалого путешественника, который облепили со всех сторон наклейки гостиниц.
Однажды приехали разведчики с Рыбачьего полуострова, из далекого моря на самом краю света. Давно они не бывали на Большой земле. Обступив Федьку, они с веселым и нежным изумлением оглядывали его.
– Смотри, нормальный дитенок! Точно! – сказал один из них, человек огромного роста. Сквозь расстегнутый воротник его пехотной гимнастерки видна была матросская тельняшка. – Точно! Жизнь, значит, идет своим курсом, пацаны на велосипедах ездят. Порядок!… Жми, жми, браток, качай педали!
И он подарил Федьке трофейный перочинный ножик.
На другой день Фальковский встретил Федьку недалеко от подплава. Федька шел в гости к разведчикам, которые остановились в доме у начальника порта. Увидев своего друга, Федька быстро застегнул курточку. Это показалось подозрительным Фальковскому.
– А ну-ка, ну-ка, что ты там хоронишь?
Федька старательно закашлялся.
– Простыл вчера, Исаак Аркадьевич.
– Простыл? А ну-ка расстегнись, давай сюда твою простуду, дай-ка я тебя послушаю.
– Да так ничего не слыхать, Исаак Аркадьевич, а только очень горло корябает, и прямо кашляешь, кашляешь – даже больно.
– Ну, если не слыхать, то, может быть, видать что-нибудь, а? – настаивал Фальковский. И, отведя руки Федьки в стороны, расстегнул курточку. – Это кто тебе тельняшку сообразил?… Да погоди, это же у тебя прямо на коже!… Ой, Федя, Федя! Я же от тебя получу разрыв сердца раньше времени.
– Не щекотитесь, у вас руки холодные, и так я весь простыл, – проворчал сконфуженный Федька, запахивая курточку, под которой вся кожа на груди была расписана химическим карандашом в синюю полоску, чтобы людям казалось, будто Федька носит матросскую тельняшку.
[1] [2] [3] [4]
Источник: http://www.jewish-library.ru/kassil/fedya_iz_podplava/1-1.htm
Загрузка...
