Ольга берггольц «я говорю с тобой под свист снарядов» текст читать

Ольга Берггольц. Стихи о блокаде Ленинграда

…Я говорю с тобой под свист снарядов,
угрюмым заревом озарена.
Я говорю с тобой из Ленинграда,
страна моя, печальная страна…
Кронштадтский злой, неукротимый ветер
в мое лицо закинутое бьет.
В бомбоубежищах уснули дети,
ночная стража встала у ворот.

Над Ленинградом — смертная угроза…
Бессонны ночи, тяжек день любой.
Но мы забыли, что такое слезы,
что называлось страхом и мольбой.
Я говорю: нас, граждан Ленинграда,
не поколеблет грохот канонад,
и если завтра будут баррикады —
мы не покинем наших баррикад.

И женщины с бойцами встанут рядом,
и дети нам патроны поднесут,
и надо всеми нами зацветут
старинные знамена Петрограда.

Руками сжав обугленное сердце,
такое обещание даю
я, горожанка, мать красноармейца,
погибшего под Стрельною в бою:
Мы будем драться с беззаветной силой,
мы одолеем бешеных зверей,
мы победим, клянусь тебе, Россия,

от имени российских матерей.

Август 1941
****

Кругом о бомбах говорят…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Я никогда с такою силой,
как в эту осень, не жила.
Я никогда такой красивой,
такой влюбленной не была…
5
Да, я солгу, да, я тебе скажу:
— Не знаю, что случилося со мной,
но так легко я по земле хожу,
как не ходила долго и давно.

И так мила мне вся земная твердь,
так песнь моя чиста и высока…
Не потому ль, что в город входит смерть,
а новая любовь недалека?..
6
…Сидят на корточках и дремлют
под арками домов чужих.
Разрывам бомб почти не внемлют,
не слышат, как земля дрожит.

Ни дум, ни жалоб, ни желаний…
Одно стремление — уснуть,
к чужому городскому камню

щекой горящею прильнуть…

Сентябрь 1941
****

…Я буду сегодня с тобой говорить,
товарищ и друг мой ленинградец,
о свете, который над нами горит,
о нашей последней отраде.
Товарищ, нам горькие выпали дни,
грозят небывалые беды,
но мы не забыты с тобой, не одни, —
и это уже победа.
Смотри — материнской тоской полна,
за дымной грядой осады,
не сводит очей воспаленных страна
с защитников Ленинграда.

Так некогда, друга отправив в поход,
на подвиг тяжелый и славный,
рыдая, глядела века напролет
со стен городских Ярославна.
Молила, чтоб ветер хоть голос домчал
до друга сквозь дебри и выси…
А письма летят к Ленинграду сейчас,
как в песне, десятками тысяч.
Сквозь пламя и ветер летят и летят,
их строки размыты слезами.

На ста языках об одном говорят:
«Мы с вами, товарищи, с вами!»
А сколько посылок приходит с утра
сюда, в ленинградские части!
Как пахнут и варежки, и свитера
забытым покоем и счастьем…
И нам самолеты послала страна, —
да будем еще неустанней! —
их мерная, гулкая песня слышна,
и видно их крыльев блистанье.

Товарищ, прислушайся, встань, улыбнись
и с вызовом миру поведай:
— За город сражаемся мы не одни, —
и это уже победа.
Спасибо. Спасибо, родная страна,
за помощь любовью и силой.
Спасибо за письма, за крылья для нас,
за варежки тоже спасибо.
Спасибо тебе за тревогу твою —
она нам дороже награды.
О ней не забудут в осаде, в бою
защитники Ленинграда.

Мы знаем — нам горькие выпали дни,
грозят небывалые беды.
Но Родина с нами, и мы не одни,

и нашею будет победа.

16 октября 1941
****

В 1941 году в Ленинграде

У Фонтанного дома, у Фонтанного дома,
у подъездов, глухо запахнутых,
у резных чугунных ворот
гражданка Анна Андреевна Ахматова,
поэт Анна Ахматова
на дежурство ночью встает.

На левом бедре ее тяжелеет, обвиснув, противогаз,
а по правую руку, как всегда, налегке,
в покрывале одном, приоткинутом над сиянием глаз,
гостья милая — Муза, с легкой дудочкою в руке.
А напротив через Фонтанку — немые сплошные дома,
окна в белых бумажных крестах.

О, кого ты, кого, супостат, захотел превозмочь?
Или Анну Ахматову, вставшую в дозор у Фонтанного дома, от Армии невдалеке?
Или стражу ее, ленинградскую эту бессмертную белую ночь?
Или Музу ее со смертельным оружьем, с легкой дудочкой в легкой руке?
1970-1971

****

Ленинградке

Еще тебе такие песни сложат,
Так воспоют твой облик и дела,
Что ты, наверно, скажешь: — Не похоже.
Я проще, я угрюмее была.
Мне часто было страшно и тоскливо,
Меня томил войны кровавый путь,
Я не мечтала даже стать счастливой,
Мне одного хотелось: отдохнуть…
Да, отдохнуть ото всего на свете —
От поисков тепла, жилья, еды.

От жалости к своим исчахшим детям,
От вечного предчувствия беды,
От страха за того, кто мне не пишет
(Увижу ли его когда-нибудь),
От свиста бомб над беззащитной крышей,
От мужества и гнева отдохнуть.
Но я в печальном городе осталась
Хозяйкой и служанкой для того,
Чтобы сберечь огонь и жизнь его.
И я жила, преодолев усталость.
Я даже пела иногда.

Смотри, как цепки пальцы и грубы!
Я рвы на ближних подступах копала,
Сколачивала жесткие гробы
И малым детям раны бинтовала…
И не проходят даром эти дни,
Неистребим свинцовый их осадок:
Сама печаль, сама война глядит
Познавшими глазами ленинградок.

Зачем же ты меня изобразил
Такой отважной и такой прекрасной,
Как женщину в расцвете лучших сил,
С улыбкой горделивою и ясной?
Но, не приняв суровых укоризн,
Художник скажет с гордостью, с отрадой:
— Затем, что ты — сама любовь и жизнь,
Бесстрашие и слава Ленинграда!

8 марта 1942

(2 votes, average: 5,00

Источник: https://olrs-glagol.ru/3763/olga-berggolc-stixi-o-blokade-leningrada/

анализ стихотворения. Ольга Берггольц я говорю с тобой под свист снарядов

Юрий Поляков Высший разум (841907) 6 лет назад «Строгий и скупой на слова Ленинград творил о ней легенду, особый ленинградский миф, в котором все было правдой, – писал литературовед А. Павловский.

– Ольгу Берггольц, недавнюю комсомолку, молодую коммунистку, называли «ленинградской мадонной» , подвижницей, святой!. . Ее стих, ее голос какое-то время, в самую тяжелую, смертельную пору, жил исключительно в эфире. Я говорю с тобой под свист снарядов, угрюмым заревом озарена.

Я говорю с тобой из Ленинграда, страна моя, печальная страна…

Ее душа и слово были настроены так, чтобы постоянно впитывать и удерживать в себе людское страдание, постоянно идти на боль, как на костер, чтобы, обуглив душу, обратить страдание в силу, отчаяние – в надежду и даже саму смерть – в бессмертие.

Судьбою Ольги Берггольц стали мужество, страдания и победоносное терпение блокадного города».

Источник: http://pobibl.rusedu.net/post/200/11716

Никита Алексеев Ученик (160) 2 года назад «Строгий и скупой на слова Ленинград творил о ней легенду, особый ленинградский миф, в котором все было правдой, – писал литературовед А. Павловский. – Ольгу Берггольц, недавнюю комсомолку, молодую коммунистку, называли «ленинградской мадонной» , подвижницей, святой!. .Ее стих, ее голос какое-то время, в самую тяжелую, смертельную пору, жил исключительно в эфире. Я говорю с тобой под свист снарядов, угрюмым заревом озарена. Я говорю с тобой из Ленинграда, страна моя, печальная страна…

Ее душа и слово были настроены так, чтобы постоянно впитывать и удерживать в себе людское страдание, постоянно идти на боль, как на костер, чтобы, обуглив душу, обратить страдание в силу, отчаяние – в надежду и даже саму смерть – в бессмертие.

Судьбою Ольги Берггольц стали мужество, страдания и победоносное терпение блокадного города».

богдан огородников Ученик (215) 1 месяц назад «Строгий и скупой на слова Ленинград творил о ней легенду, особый ленинградский миф, в котором все было правдой, – писал литературовед А. Павловский. – Ольгу Берггольц, недавнюю комсомолку, молодую коммунистку, называли «ленинградской мадонной» , подвижницей, святой!. .Ее стих, ее голос какое-то время, в самую тяжелую, смертельную пору, жил исключительно в эфире. Я говорю с тобой под свист снарядов, угрюмым заревом озарена. Я говорю с тобой из Ленинграда, страна моя, печальная страна… Ее душа и слово были настроены так, чтобы постоянно впитывать и удерживать в себе людское страдание, постоянно идти на боль, как на костер, чтобы, обуглив душу, обратить страдание в силу, отчаяние – в надежду и даже саму смерть – в бессмертие. Судьбою Ольги Берггольц стали мужество, страдания и победоносное терпение блокадного города».

Источник: http://pobibl.rusedu.net/post/200/11716

Источник: https://otvet.mail.ru/question/75961451

Ольга Берггольц: “Я говорю с тобой под свист снарядов…” — Сайт газеты «Настаўніцкая газетa»

Имя Ольги Берггольц для читателей всегда будет неразрывно связано с трагическими событиями блокады Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. Имя этой хрупкой, изящной женщины навсегда станет символом стойкости и мужества ленинградцев.

С городом на Неве связана вся жизнь Ольги Федоровны: здесь 3 (16) мая 1910 года она родилась, на окраине Невской заставы прошло детство, затем была учеба в трудовой школе, участие в литературном объединении рабочей молодежи “Смена”, где встретила Ольга Берггольц своего первого мужа — поэта Бориса Корнилова.

Новый этап в становлении поэтессы — учеба на высших курсах при Институте истории искусств, где преподавали такие светила, как Юрий Тынянов, Борис Эйхенбаум, Виктор Шкловский. Перед студентами выступали поэты Эдуард Багрицкий, Владимир Маяковский, Иосиф Уткин.

В 1930 году Ольга Берггольц после развода выходит замуж за однокурсника Николая Молчанова, с которым будет рядом до его смерти в блокадном Ленинграде в 1942 году.
Не миновала поэтессу и волна репрессий. 13 декабря 1938 года она была арестована по обвинению “в связи с врагами народа”.

После допросов и истязаний, когда из арестованной, невзирая на ее беременность, выбивали признание и имена “соучастников”, Ольга Федоровна потеряла ребенка. 3 июля 1939 года она была освобождена и полностью реабилитирована.
Но самые тяжкие испытания были впереди.

Нереальным казалось одно: как ленинградцы находили силы и мужество, чтобы не просто жить, но и помогать друг другу, трудиться на нужды фронта (военные заводы продолжали работать и в осажденном городе), а помимо этого еще и находить в себе силы для творчества.
Всем известна Ленинградская симфония Дмитрия Шостаковича, прозвучавшая из осажденного города как символ непокоренности и веры в победу. Не меньшая роль отводилась и поэтическому слову, звучавшему во взятом во вражеское кольцо Ленинграде.

С первых дней блокады представители творческой интеллигенции встали в ряды защитников города. Ольга Берггольц говорит об этом в стихотворении “В 1941 году в Ленинграде”:

У Фонтанного дома, у Фонтанного дома,
у подъездов, глухо запахнутых,
у резных чугунных ворот
гражданка Анна Андреевна Ахматова,
поэт Анна Ахматова
на дежурство ночью встает.

Свое “дежурство” несла в любимом городе и сама Ольга Берггольц. Ее голос звучал из репродукторов в осажденном Ленинграде и фактически стал душой города, вселяя надежду и мужество, призывая жить вопреки всему.
В августе 1941 года Ольга Берггольц делает такую запись, передающую единый порыв жителей города: “Немцы неистово рвутся к Ленинграду.

Ленинградцы строят баррикады на улицах, готовясь, если понадобится, к уличным боям”. И в это же время рождаются поэтические строки, ставшие своеобразной клятвой защитников Ленинграда:

…Я говорю с тобой под свист снарядов,
угрюмым заревом озарена.

Я говорю с тобой из Ленинграда,
страна моя, печальная страна…
…Я говорю: нас, граждан Ленинграда,
не поколеблет грохот канонад,
и если завтра будут баррикады —
мы не покинем наших баррикад…
…Мы будем драться с беззаветной силой,
мы одолеем бешеных зверей,
мы победим, клянусь тебе, Россия,
от имени российских матерей.

И эти слова — “Я говорю с тобой под свист снарядов… Я говорю с тобой из Ленинграда…” — станут смыслом жизни Ольги Федоровны Берггольц на протяжении всей блокады.

Она живет единым порывом с ленинградцами, она борется, она каждый день совершает подвиг, и это ее голос, звучащий по радио, входит в каждый дом и дает силы, чтобы выстоять…
В стихотворении “Из блокнота сорок первого года” Ольга Берггольц говорит слова, которые мог произнести каждый ленинградец, поскольку абсолютно все районы города подвергались артобстрелу и бомбежке во время налетов фашистской авиации:

8 марта 1942 года, в Международный женский день, Ольга Берггольц в стихотворении “Ленинградке” размышляет о том, как блокада легла на женские плечи:

Еще тебе такие песни сложат,
Так воспоют твой облик и дела,
Что ты, наверно, скажешь: — Не похоже.
Я проще, я угрюмее была.

Мне часто было страшно и тоскливо,
Меня томил войны кровавый путь,
Я не мечтала даже стать счастливой,
Мне одного хотелось: отдохнуть…
Да, отдохнуть ото всего на свете —
От поисков тепла, жилья, еды.

От жалости к своим исчахшим детям,
От вечного предчувствия беды,
От страха за того, кто мне не пишет
(Увижу ли его когда-нибудь),
От свиста бомб над беззащитной крышей,
От мужества и гнева отдохнуть…

И в это время, на войне, считает Ольга Берггольц, женщина становится матерью для каждого воина:

Солдат метался: бред его терзал.
Горела грудь. До самого рассвета
он к женщинам семьи своей взывал,
он звал, тоскуя: — Мама, где ты, где ты?
Искал ее, обшаривая тьму…
И юная дружинница склонилась
и крикнула — сквозь бред и смерть — ему:
— Я здесь, сынок! Я здесь, я рядом, милый!
И он в склоненной мать свою узнал.

О.Берггольц, видя подвиг женщин в осажденном городе, проводит историческую параллель со всеми женщинами Земли Русской и вспоминает Ярославну, ждущую возвращения из похода князя Игоря. Так, события ХІІ века и жизнь в Ленинграде, не сдающемся врагу, поэтесса объединяет образом женщины, ожидающей своего возлюбленного:

Так некогда, друга отправив в поход,
на подвиг тяжелый и славный,
рыдая, глядела века напролет
со стен городских Ярославна.

Тяжелые утраты не миновали Ольгу Федоровну Берггольц. В ноябре 1941 года ее муж Николай Степанович Молчанов тяжело заболел и был помещен в госпиталь. Когда Ольга Берггольц пришла навестить его, как раз принесли больничную похлебку, и Николай Степанович предложил жене съесть часть супа.

В поэме “Февральский дневник”, написанной в январе — феврале 1942 года, когда ленинградцы особенно страдали от холода (не спасали самодельные печки-буржуйки, которые топились мебелью и практически не держали тепло), Ольга Берггольц описывает страшные реалии повседневности:

А город был в дремучий убран иней.
Уездные сугробы, тишина.
Не отыскать в снегах трамвайных линий,
одних полозьев жалоба слышна.
Скрипят, скрипят по Невскому полозья…
… А девушка с лицом заиндевелым,
упрямо стиснув почерневший рот,
завернутое в одеяло тело
на Охтенское кладбище везет.

Везет, качаясь, — к вечеру добраться б…
Глаза бесстрастно смотрят в темноту.
Скинь шапку, гражданин.
Провозят ленинградца,
погибшего на боевом посту.
Скрипят полозья в городе, скрипят…
Как многих нам уже не досчитаться!
Но мы не плачем: правду говорят,
что слезы вымерзли у ленинградцев.

Но в страшной действительности поэтесса видит грядущее: день освобождения, до которого, к несчастью, доживут не все:

— Ты сдашься, струсишь, —
бомбы нам кричали,
забьешься в землю, упадешь ничком…
Дрожа, запросят плена, как пощады,
не только люди — камни Ленинграда.

Но мы стояли на высоких крышах
с закинутою к небу головой,
не покидали хрупких наших вышек,
лопату сжав немеющей рукой.

…Наступит день, и, радуясь, спеша,
еще печальных не убрав развалин,
мы будем так наш город украшать,
как люди никогда не украшали.

Эти стихи, звучавшие по радио, давали надежду измученным, истощенным людям, вселяли веру в то, что наступит день освобождения. И свой труд Ольга Берггольц не считала подвигом, она просто жила одним дыханием с городом:

В Доме радио Ольга Федоровна Берггольц работала все дни блокады, почти ежедневно ведя радиопередачи, которые позднее вошли в ее книгу “Говорит Ленинград”. Поэтесса была награждена орденом Ленина, орденом Трудового Красного Знамени и медалями.

После окончания Великой Отечественной войны на гранитной стеле Пискаревского мемориального кладбища, где похоронены 470 000 ленинградцев, умерших во время блокады и погибших в боях при защите города, были высечены стихотворные строки Ольги Берггольц:

Здесь лежат ленинградцы.
Здесь горожане —
мужчины, женщины, дети.
Рядом с ними солдаты-красноармейцы.
Всею жизнью своею
Они защищали тебя, Ленинград,
Колыбель революции.
Их имен благородных
мы здесь перечислить не сможем,
Так их много под вечной охраной гранита.
Но знай, внимающий этим камням:
Никто не забыт и ничто не забыто.

В 1994 году Ольге Берггольц присвоено звание “Почетный гражданин Санкт-Петербурга”. Умерла Ольга Федоровна 13 ноября 1975 года в Ленинграде. Ее просьба похоронить ее на Пискаревском мемориальном кладбище не была выполнена. Похоронена Ольга Берггольц на Литераторских мостках Волковского кладбища.
О подвиге Ольги Берггольц пишет Валентина Дроздовская в стихотворении “Говорит Ленинград”:

И перепало людям нелюдское.
И город в муках был неустрашим.
И женщина, у микрофона стоя.
Вседневно разговаривала с ним.
Ни камня, ни волны на поруганье!
(О, только б кругом студия не шла.)
И было в Доме радио дыханье
Единственным источником тепла.

И невесом, как пропитанье птичье,
Был суточный паек зловещ и свят…
О, как тебя во всём твоем величье
Оставшиеся жить благословят!
И надо каждый день в разгуле смерти.

Девчоночью откидывая прядь,
Политсестрой,
Душою Невской тверди
У микрофона женщине стоять.

Наталья ЧЕРКЕС,
учитель русского языка и литературы средней школы
№ 1 Скиделя Гродненского района,
лауреат VI Международного Пушкинского конкурса
для учителей русского языка и литературы стран СНГ и Балтии.

Источник: https://nastgaz.by/olga-berggolts-ya-govoryu-s-toboj-pod/

«Мадонна блокады»

Ее называли ласково и «Муза» и «Мадонна блокады», но самым дорогим подарком была для нее немудреная народная фраза: «Наша Оля»…

Сегодня мы увидим Ленинград 40-х годов глазами поэтессы Ольги Берггольц. Ей было суждено стать «голосом блокадного Ленинграда». Нет слов, чтобы описать то, что Ольга Берггольц сделала для осажденного города.
Ах, как она умела находить сердечные слова, не мудрствуя лукаво.

Ольга Берггольц разделила со своим городом все тяготы блокады. Первой блокадной зимой, как и тысячи горожан, поэтесса перешла на казарменное положение — ночевала прямо на месте работы, в Радиокомитете, на улице Ракова (ныне Итальянской).

Смерть ни разу не дохнула в лицо ленинградцев удушающим запахом газа, она вошла в каждого холодом, слабостью, ознобом и голодным забытьем…

Огромное влияние на творчество поэтессы оказал Николай Молчанов, который, по словам Ольги, «своей любовью небывалой меня на жизнь и мужество обрек…» Но и это счастье оказалось очень коротким – война…

Они воевали почти рядом. Он – в промерзших окопах, она – в радиостудии, где со своими стихами почти ежедневно обращалась к героическим защитникам Ленинграда. Ее «Февральский дневник» оказался гораздо сильнее фашистских снарядов, костлявой руки голода, безвозвратности потерь.

Это был вечный огонь надежды, мужества, желания жить всем смертям назло. И есть высшая справедливость в том, что именно Ольга Берггольц нашла те проникновенные строки, которые переживут ее в веках. Эти шесть слов знает каждый уважающий себя человек.

«Никто не забыт, ничто не забыто»…

Ольга, как и все ленинградцы, привыкла к виду саночек с гробами, а чаще — с завернутыми в простыни трупами. Смертность от голода достигла ужасающих масштабов — только на Пискаревском кладбище зимой 1941/42 года в братских могилах захоронили около 500 тысяч ленинградцев.

В конце января 1942-го от дистрофии умер муж Ольги, Николай Молчанов.

Но и в те дни по Ленинградскому радио звучал ее голос, негромкий, с легкой картавинкой. Она даже не задумывалась над тем, что голос этот объединял людей в незримое, но столь спасительное блокадное братство. Ведь радио в Ленинграде тогда никто не выключал — именно оно было едва ли не единственной связью между людьми.

Чаще всего Берггольц читала по радио свои стихи — всегда посвященные Ленинграду, и не только его страданиям, но и его красоте, приобретшей фантастический характер именно в дни блокады.

В его облике появились особые детали, характерные только для военного времени. Это в первую очередь таблички с надписью «При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна», зимой — вереницы остановившихся троллейбусов и трамваев…

Ольгу особенно поразил их вид во время похода за Невскую заставу к отцу в феврале 1942-го.

От Московского вокзала до самой Невской лавры тянулась цепь обледенелых, засыпанных снегом, мертвых, как люди, троллейбусов… И пусть стихи Ольги Берггольц для кого-то покажутся слишком горьким лекарством, но они нужны. Они очищают душу. Если вам доведется в Ленинграде побывать на Волковом кладбище, обязательно разыщите так называемые Литераторские мостки, где похоронена «Мадонна блокады». Цветы на ее могиле появляются в любое время года.

.

.Я говорю с тобой под свист снарядов, угрюмым заревом озарена. Я говорю с тобой из Ленинграда, страна моя, печальная страна…   Кронштадтский злой, неукротимый ветер в мое лицо закинутое бьет. В бомбоубежищах уснули дети, ночная стража встала у ворот.

  Над Ленинградом — смертная угроза- Бессонны ночи, тяжек день любой. Но мы забыли, что такое слезы, что называлось страхом и мольбой.   Я говорю: нас, граждан Ленинграда, не поколеблет грохот канонад, и если завтра будут баррикады — мы не покинем наших баррикад.

  И женщины с бойцами встанут рядом, и дети нам патроны поднесут, и надо всеми нами зацветут старинные знамена Петрограда.

  Руками сжав обугленное сердце, такое обещание даю я, горожанка, мать красноармейца, погибшего под Стрельною в бою:   Мы будем драться с беззаветной силой, мы одолеем бешеных зверей, мы победим, клянусь тебе, Россия, от имени российских матерей.

«Что может враг? Разрушить и убить. И только-то?

А я могу любить…»

Источник: http://studiastv.narod.ru/str054.html

Ольга Берггольц. Стихи о блокаде Ленинграда

…Я говорю с тобой под свист снарядов, угрюмым заревом озарена. Я говорю с тобой из Ленинграда, страна моя, печальная страна… Кронштадтский злой, неукротимый ветер в мое лицо закинутое бьет. В бомбоубежищах уснули дети, ночная стража встала у ворот. Над Ленинградом — смертная угроза…

Бессонны ночи, тяжек день любой. Но мы забыли, что такое слезы, что называлось страхом и мольбой.
Я говорю: нас, граждан Ленинграда, не поколеблет грохот канонад, и если завтра будут баррикады — мы не покинем наших баррикад.

И женщины с бойцами встанут рядом,

и дети нам патроны поднесут, и надо всеми нами зацветут старинные знамена Петрограда.

Руками сжав обугленное сердце, такое обещание даю я, горожанка, мать красноармейца, погибшего под Стрельною в бою: Мы будем драться с беззаветной силой, мы одолеем бешеных зверей, мы победим, клянусь тебе, Россия, от имени российских матерей.

 Август 1941

Из блокнота сорок первого года

                      1

…Видим — опять надвигается ночь,
и этому не помочь: ничем нельзя отвратить темноту, прикрыть небесную высоту…

                       2

Я не дома, не города житель, не живой и не мертвый — ничей: я живу между двух перекрытий, в груде сложенных кирпичей…

                           3

О, это явь — не чудится, не снится:
сирены вопль, и тихо — и тогда одно мгновенье слышно — птицы, птицы поют и свищут в городских садах. Да, в тишине предбоевой, в печали, так торжествуют хоры вешних птиц, как будто б рады, что перекричали огромный город, падающий ниц…

                           4

В бомбоубежище, в подвале, нагие лампочки горят… Быть может, нас сейчас завалит. Кругом о бомбах говорят…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 
…Я никогда с такою силой, как в эту осень, не жила. Я никогда такой красивой, такой влюбленной не была…

                           5

 Да, я солгу, да, я тебе скажу: — Не знаю, что случилося со мной, но так легко я по земле хожу, как не ходила долго и давно. И так мила мне вся земная твердь, так песнь моя чиста и высока… Не потому ль, что в город входит смерть,

а новая любовь недалека?..

                          6

…Сидят на корточках и дремлют
под арками домов чужих. Разрывам бомб почти не внемлют, не слышат, как земля дрожит. Ни дум, ни жалоб, ни желаний… Одно стремление — уснуть, к чужому городскому камню щекой горящею прильнуть…

Сентябрь 1941

************
  
…Я буду сегодня с тобой говорить, товарищ и друг мой ленинградец,
о свете, который над нами горит, о нашей последней отраде. Товарищ, нам горькие выпали дни, грозят небывалые беды, но мы не забыты с тобой, не одни, — и это уже победа. Смотри — материнской тоской полна, за дымной грядой осады, не сводит очей воспаленных страна с защитников Ленинграда. Так некогда, друга отправив в поход, на подвиг тяжелый и славный,
рыдая, глядела века напролет со стен городских Ярославна. Молила, чтоб ветер хоть голос домчал до друга сквозь дебри и выси… А письма летят к Ленинграду сейчас, как в песне, десятками тысяч. Сквозь пламя и ветер летят и летят, их строки размыты слезами. На ста языках об одном говорят: «Мы с вами, товарищи, с вами!» А сколько посылок приходит с утра сюда, в ленинградские части!
Как пахнут и варежки, и свитера забытым покоем и счастьем… И нам самолеты послала страна, — да будем еще неустанней! — их мерная, гулкая песня слышна, и видно их крыльев блистанье. Товарищ, прислушайся, встань, улыбнись и с вызовом миру поведай: — За город сражаемся мы не одни, — и это уже победа. Спасибо. Спасибо, родная страна,
за помощь любовью и силой. Спасибо за письма, за крылья для нас, за варежки тоже спасибо. Спасибо тебе за тревогу твою — она нам дороже награды. О ней не забудут в осаде, в бою защитники Ленинграда. Мы знаем — нам горькие выпали дни, грозят небывалые беды. Но Родина с нами, и мы не одни,
и нашею будет победа.

 16 октября 1941

В 1941 году в Ленинграде

 
У Фонтанного дома, у Фонтанного дома, у подъездов, глухо запахнутых, у резных чугунных ворот гражданка Анна Андреевна Ахматова, поэт Анна Ахматова на дежурство ночью встает. На левом бедре ее тяжелеет, обвиснув, противогаз, а по правую руку, как всегда, налегке, в покрывале одном, приоткинутом над сиянием глаз, гостья милая — Муза, с легкой дудочкою в руке. А напротив через Фонтанку — немые сплошные дома, окна в белых бумажных крестах. А за ними ни искры, ни зги. И мерцает на стеклах жемчужно-прозрачная тьма. И на подступах ближних отброшены снова враги. О, кого ты, кого, супостат, захотел превозмочь? Или Анну Ахматову, вставшую в дозор у Фонтанного дома, от Армии невдалеке? Или стражу ее, ленинградскую эту бессмертную белую ночь? Или Музу ее со смертельным оружьем, с легкой дудочкой в легкой руке?

 1970-1971

          Ленинградке

 
Еще тебе такие песни сложат, Так воспоют твой облик и дела,
Что ты, наверно, скажешь: — Не похоже. Я проще, я угрюмее была. Мне часто было страшно и тоскливо, Меня томил войны кровавый путь, Я не мечтала даже стать счастливой, Мне одного хотелось: отдохнуть… Да, отдохнуть ото всего на свете — От поисков тепла, жилья, еды. От жалости к своим исчахшим детям, От вечного предчувствия беды, От страха за того, кто мне не пишет (Увижу ли его когда-нибудь), От свиста бомб над беззащитной крышей, От мужества и гнева отдохнуть. Но я в печальном городе осталась Хозяйкой и служанкой для того, Чтобы сберечь огонь и жизнь его. И я жила, преодолев усталость. Я даже пела иногда. Трудилась. С людьми делилась солью и водой. Я плакала, когда могла. Бранилась
С моей соседкой. Бредила едой. И день за днем лицо мое темнело, Седины появились на висках. Зато, привычная к любому делу, Почти железной сделалась рука. Смотри, как цепки пальцы и грубы! Я рвы на ближних подступах копала, Сколачивала жесткие гробы И малым детям раны бинтовала… И не проходят даром эти дни, Неистребим свинцовый их осадок: Сама печаль, сама война глядит Познавшими глазами ленинградок. Зачем же ты меня изобразил Такой отважной и такой прекрасной, Как женщину в расцвете лучших сил, С улыбкой горделивою и ясной? Но, не приняв суровых укоризн, Художник скажет с гордостью, с отрадой: — Затем, что ты — сама любовь и жизнь, Бесстрашие и слава Ленинграда!

8 марта 1942

Источник: https://xn--80acgga2aurlbcpcr1i.xn--p1ai/23-stihi-o-blokade.html

Берггольц Ольга Федоровна (1910-1975)

Закончив филфак ЛГУ, работала в ленинградских газетах.Во время войны пережила все 900 дней блокады, вела знаменитые радтопередачи, в которых с огромной публицистической силой звучали слова, призывавшие земляков к мужеству. О военной поре написана книга «Дневные звезды». В 60-е годы событием в литературной жизни стала небольшая поэтическая книга «Узел».

О. Берггольц — стихи о войне для детей школьников

Для урока в школу можно учить не все стихотворение а отрывок из него (для примера мы выделили отрывок в первом стихотворении).

Дорога на фронт

…Мы шли на фронт по улицам знакомым, припоминали каждую, как сон: вот палисад отеческого дома, здесь жил, шумя, огромный добрый клен. Он в форточки тянулся к нам весною, прохладный, глянцевитый поутру. Но этой темной ледяной зимою и ты погиб, зеленый шумный друг. Зияют окна вымершего дома. Гнездо мое, что сделали с тобой! Разбиты стены старого райкома, его крылечко с кимовской звездой. Я шла на фронт сквозь детство — той дорогой, которой в школу бегала давно. Я шла сквозь юность, сквозь ее тревогу, сквозь счастие свое — перед войной. Я шла сквозь хмурое людское горе — пожарища, развалины, гробы… Сквозь новый, только возникавший город, где здания прекрасны и грубы. Я шла сквозь жизнь, сведя до боли пальцы. Твердил мне путь давнишний и прямой: — Иди. Не береги себя. Не сжалься, не плачь, не умиляйся над собой. И вот — река, лачуги, ветер жесткий, челны рыбачьи, дымный горизонт, землянка у газетного киоска — наш ленинградский неприступный фронт. Да. Знаю. Все, что с детства в нас горело, все, что в душе болит, поет, живет,— все шло к тебе, торжественная зрелость, на этот фронт у городских ворот. Ты нелегка — я это тоже знаю, но все равно — пути другого нет. Благодарю ж тебя, благословляю, жестокий мой, короткий мой расцвет, за то, что я сильнее, и спокойней, и терпеливей стала во сто крат и всею жизнью защищать достойна великий город жизни — Ленинград. Май 1942 Из цикла «Приход гвардейцев»
Полковник ехал на гнедом коне, на тонконогом, взмыленном, атласном. Вся грудь бойца горела, как в огне,— была в нашивках, золотых и красных. На темной меди строгого лица белел рубец, как след жестокой боли, а впереди, держась за грудь отца, сидела дочка — лет пяти, не боле. Пестрей, чем вешний полевой светок, с огромным бантом цвета голубого, нарядная, как легкий мотылек, и на отца похожа до смешного. Мы слишком долго видели детей седых, блуждающих среди углей, не детски мудрых и не детски гневных. А эта — и румяна и бела, полна ребячьей прелести была, как русских сказок милая царевна. Мы так рукоплескали! Мы цветы бросали перед всадником отважным. И девочка народу с высоты кивала гордо, ласково и важно. Ну да, конечно, думала она, что ей — цветы, и музыка, и клики, ей — не тому, кто, в шрамах, в орденах, везет ее, свершив поход великий. И вот, глазами синими блестя, одарено какой-то светлой властью,- за всех гвардейцев приняло дитя восторг людской, и слезы их, и счастье. И я слыхала — мудрые слова сказала женщина одна соседу: — Народная наследница права,— все — для нее. Ее зовут Победа. 8 июля 1945

Из февральского дневника

А город был в дремучий убран иней. Уездные сугробы, тишина… Не отыскать в снегах трамвайных линий, одних полозьев жалоба слышна. Скрипят, скрипят по Невскому полозья. На детских санках, узеньких, смешных, в кастрюльках воду голубую возят, дрова и скарб, умерших и больных… Так с декабря кочуют горожане за много вёрст, в густой туманной мгле, в глуши слепых, обледеневших зданий отыскивая угол потеплей. Вот женщина ведёт куда-то мужа. Седая полумаска на лице, в руках бидончик — это суп на ужин. Свистят снаряды, свирепеет стужа… «Товарищи, мы в огненном кольце». А девушка с лицом заиндевелым, упрямо стиснув почерневший рот, завёрнутое в одеяло тело на Охтинское кладбище везёт. Везёт, качаясь, — к вечеру добраться б… Глаза бесстрастно смотрят в темноту. Скинь шапку, гражданин! Провозят ленинградца, погибшего на боевом посту. Скрипят полозья в городе, скрипят… Как многих нам уже недосчитаться! Но мы не плачем: правду говорят, что слёзы вымерзли у ленинградцев. Нет, мы не плачем. Слёз для сердца мало. Нам ненависть заплакать не даёт. Нам ненависть залогом жизни стала: объединяет, греет и ведёт. О том, чтоб не прощала, не щадила, чтоб мстила, мстила, мстила, как могу, ко мне взывает братская могила на Охтинском, на правом берегу. 3 Как мы в ту ночь молчали, как молчали… Но я должна, мне надо говорить с тобой, сестра по гневу и печали: прозрачны мысли и душа горит. Уже страданьям нашим не найти ни меры, ни названья, ни сравненья. Но мы в конце тернистого пути и знаем — близок день освобожденья. Наверно, будет грозный этот день давно забытой радостью отмечен: наверное, огонь дадут везде, во все дома дадут, на целый вечер. Двойною жизнью мы сейчас живём: в кольце, во мраке, в голоде, в печали мы дышим завтрашним, свободным, щедрым днём, мы этот день уже завоевали.

В госпитале

Солдат метался: бред его терзал. Горела грудь. До самого рассвета он к женщинам семьи своей взывал, он звал, тоскуя: — Мама, где ты, где ты? — Искал ее, обшаривая тьму… И юная дружинница склонилась и крикнула — сквозь бред и смерть — ему: — Я здесь, сынок! Я здесь, я рядом, милый!— И он в склоненной мать свою узнал. Он зашептал, одолевая муку: — Ты здесь? Я рад. А где ж моя жена? Пускай придет, на грудь положит руку.— И снова наклоняется она, исполненная правдой и любовью. — Я здесь,— кричит,— я здесь, твоя жена, у твоего родного изголовья. Я здесь, жена твоя, сестра и мать. Мы все с тобой, защитником отчизны. Мы все пришли, чтобы тебя поднять, вернуть себе, отечеству и жизни.— Ты веришь, воин. Отступая, бред сменяется отрадою покоя. Ты будешь жить. Чужих и дальних нет, покуда сердце женское с тобою. Август 1941

«…Я говорю с тобой под свист снарядов…»

Август 1941 года. Немцы неистово рвутся к Ленинграду Ленинградцы строят баррика- ды на улицах, готовясь, если понадобится, к уличным боям. * * * …Я говорю с тобой под свист снарядов, угрюмым заревом озарена. Я говорю с тобой из Ленинграда, страна моя, печальная страна… Кронштадтский злой, неукротимый ветер в мое лицо закинутое бьет. В бомбоубежищах уснули дети, ночная стража встала у ворот. Над Ленинградом — смертная угроза- Бессонны ночи, тяжек день любой. Но мы забыли, что такое слезы, что называлось страхом и мольбой. Я говорю: нас, граждан Ленинграда, не поколеблет грохот канонад, и если завтра будут баррикады — мы не покинем наших баррикад. И женщины с бойцами встанут рядом, и дети нам патроны поднесут, и надо всеми нами зацветут старинные знамена Петрограда. Руками сжав обугленное сердце, такое обещание даю я, горожанка, мать красноармейца, погибшего под Стрельною в бою: Мы будем драться с беззаветной силой, мы одолеем бешеных зверей, мы победим, клянусь тебе, Россия, от имени российских матерей. Август 1941

Из блокнота сорок первого года

1 …Видим — опять надвигается ночь, и этому не помочь: ничем нельзя отвратить темноту, прикрыть небесную высоту… 2 Я не дома, не города житель, не живой и не мертвый — ничей: я живу между двух перекрытий, в груде сложенных кирпичей… 3 О, это явь — не чудится, не снится: сирены вопль, и тихо — и тогда одно мгновенье слышно — птицы, птицы поют и свищут в городских садах. Да, в тишине предбоевой, в печали, так торжествуют хоры вешних птиц, как будто б рады, что перекричали огромный город, падающий ниц… 4 В бомбоубежище, в подвале, нагие лампочки горят… Быть может, нас сейчас завалит. Кругом о бомбах говорят… . . . . . . . …Я никогда с такою силой, как в эту осень, не жила. Я никогда такой красивой, такой влюбленной не была… 5 Да, я солгу, да, я тебе скажу: — Не знаю, что случилося со мной, но так легко я по земле хожу, как не ходила долго и давно. И так мила мне вся земная твердь, так песнь моя чиста и высока… Не потому ль, что в город входит смерть, а новая любовь недалека?.. 6 …Сидят на корточках и дремлют под арками домов чужих. Разрывам бомб почти не внемлют, не слышат, как земля дрожит. Ни дум, ни жалоб, ни желаний… Одно стремление — уснуть, к чужому городскому камню щекой горящею прильнуть… Сентябрь 1941

«Я иду по местам боев…»

* * * Я иду по местам боев. Я по улице нашей иду. Здесь оставлено сердце мое в том свирепо-великом году. Здесь мы жили тогда с тобой. Был наш дом не домом, а дотом, окна комнаты угловой — амбразурами пулеметам. И все то, что было вокруг — огнь и лед и шаткая кровля,— было нашей любовью, друг, нашей гибелью, жизнью, кровью. В том году, в том бреду, в том чаду, в том, уже первобытном, льду, я тебя, мое сердце, найду, может быть, себе на беду. Но такое, в том льду, в том огне, ты всего мне сейчас нужней. Чтоб сгорала мгновенно ложь — вдруг осмелится подойти,— чтобы трусость бросало в дрожь, в леденящую — не пройдешь! — если встанет вдруг на пути. Чтобы лести сказать: не лги! Чтоб хуле сказать: не твое! Друг, я слышу твои шаги рядом, здесь, на местах боев. Друг мой, сердце мое, оглянись: мы с тобой идем не одни. Да, идет по местам боев поколенье твое и мое, и еще неизвестные нам — все пройдут по тем же местам, так же помня, что было тут, с той железной молитвой пройдут…

Август 1942 года

Август 1942 года. Страна преодолевает второе фашист- ское наступление: немцы подо- шли к Волге, Сталинграду, ползут по Кавказу, готовят новый штурм Ленинграда. Печаль войны все тяжелей, все глубже, все горестней в моем родном краю. Бывает, спросишь собственную душу: — Ну, как ты, что? — И слышишь: — Устаю…— Но не вини за горькое признанье души своей и не пугайся, нет. Она такое приняла страданье за этот год, что хватит на сто лет. И только вспомни, вспомни сорок первый: неудержимо двигался фашист, а разве — хоть на миг — ослабла вера не на словах, а в глубине души? Нет. Боль и стыд нежданных поражений твоя душа сполна перенесла и на путях печальных отступлений невиданную твердость обрела. …И вот — опять… О, сводки с юга, утром! Как будто бы клещами душу рвут. Почти с молитвой смотришь в репродуктор: — Скажи, что Грозного не отдадут! — Скажи, скажи, что снова стала нашей Кубань, Ростов и пламенный Донбасс. — Скажи, что англичане от Ламанша рванулись на Германию сейчас! — …Но как полынью горем сводки дышат. Встань и скажи себе, с трудом дыша: — Ты, может быть, еще не то услышишь, и все должна перенести душа. Ты устаешь? Ты вся в рубцах и ранах? Все так. Но вот сейчас, наедине, не людям — мне клянись, что не устанешь, пока твое Отечество в огне. Ты русская— дыханьем, кровью, думой. В тебе соединились не вчера мужицкое терпенье Аввакума и царская неистовость Петра… …Такая, отграненная упорством, твоя душа нужна твоей земле… Единоборство? — Пусть единоборство! Мужайся, стой, крепись и — одолей. Август — сентябрь 1942

Сталинграду

Девятнадцатого ноября 1942 года началось наше на- ступление на Сталинградском фронте. Мы засыпали с думой о тебе. Мы на заре включали репродуктор, чтобы услышать о твоей судьбе. Тобою начиналось наше утро. В заботах дня десятки раз подряд, сжимая зубы, затаив дыханье, твердили мы: — Мужайся, Сталинград!— Сквозь наше сердце шло твое страданье. Сквозь нашу кровь струился горячо поток твоих немыслимых пожаров. Нам так хотелось стать к плечу плечом и на себя принять хоть часть ударов! …А мне все время вспоминалась ночь в одном колхозе дальнем, небогатом, ночь перед первой вспашкою, в тридцатом, второю большевистскою весной. Степенно, важно, радостно и строго готовились колхозники к утру, с мечтой о новой жизни, новом строе, с глубокой верой в новый, общий труд. Их новизна безмерная, тревожа, еще страшила… Но твердил народ: — Нам Сталинградский тракторный поможет… — Нам Сталинград коней своих пришлет. Нет, не на стены зданий и заводов, проклятый враг, заносишь руку ты: ты покусился на любовь народа, ты замахнулся на оплот мечты! И встала, встала пахарей громада, как воины они сюда пришли, чтобы с рабочим классом Сталинграда спасти любимца трудовой земли. О том, что было страшным этим летом,— еще расскажут: песня ждет певца. У нас в осаде, за чертой кольца, все озарялось сталинградским светом. И, глядя на развалины твои (о, эти снимки в «Правде» и в «Известьях»!), мы забывали тяготы свои, мы об одном молили: — Мести, мести! И про'бил час. Удар обрушен первый, от Сталинграда пятится злодей. И ахнул мир, узнав, что значит верность, что значит ярость верящих людей. А мы не удивились, нет! Мы знали, что будет так: полмесяца назад не зря солдатской клятвой обменялись два брата: Сталинград и Ленинград. Прекрасна и сурова наша радость. О Сталинград, в час гнева твоего прими земной поклон от Ленинграда, от воинства и гражданства его! 24 ноября 1942

Мой друг пришел с Синявских болот…

Мой друг пришел с Синявинских болот на краткий отдых, сразу после схватки, еще не смыв с лица горячий пот, не счистив грязь с пробитой плащ-палатки. Пока в передней, тихий и усталый, он плащ снимал и складывал пилотку,— я, вместо «здравствуй», крикнула: — Полтава! — А мы,— сказал он,— заняли высотку… В его глазах такой хороший свет зажегся вдруг, что стало ясно мне: нет ни больших, ни маленьких побед, а есть одна победа на войне. Одна победа, как одна любовь, единое народное усилье. Где б ни лилась родная наша кровь, она повсюду льется за Россию. И есть один — один военный труд, вседневный, тяжкий, страшный, невоспетый, но в честь него Москва дает салют и, затемненная, исходит светом. И каждый вечер, слушая приказ иль торжество пророчащую сводку, я радуюсь, товарищи, за вас, еще не перечисленных сейчас, занявших безымянную высотку… 22 сентября 1943

Стихи О. Берггольц о блокаде — видео

Читает Ольга Берггольц — Нам от тебя теперь не оторваться

Ода Ленинграду и Ленинградцам

Источник: https://ucthat-v-skole.ru/biblioteka/stikhi/vojna/476-o-berggolts-stikhi-o-vojne-dlya-shkolnikov

Joomla! Open Source Content Management

ГОРОД-ГЕРОЙ ЛЕНИНГРАД

Литература:

1. Алексеев С.П. Подвиг Ленинграда 1941-1944
2. Верейская Е.Н.  Три девочки
3. Веселов И. Три года в тылу врага
4. Добротворская К. Блокадные девочки
5. Крестинский А. Мальчики из блокады
6. Маневич И. Блокада Ленинграда. Выстояли и победили. 1941-1944
7. Миксон И.Л. Жила-была … (повесть о Тане Савичевой)
8. Никольская Л. Должна остаться живой
9. Пантелеев Л. В осажденном городе
10. Погодин Р. Я догоню вас на небесах
11. Сульдин А. Блокада Ленинграда. Полная хроника – 900 дней и ночей
12. Сухачев М. Дети блокады
13. Тиранин А. Шёл разведчик по войне
14. Цинберг Т.С.  Седьмая симфония
15. Чаковский А.Б. Блокада
16. Чуковский Н.К. Балтийское небо
17. Яковлев Ю. Девочки с Васильевского острова
18. Яковлев Ю. Страсти по четырем девочкам

БЛОКАДА ПРОРВАНА!
Елена Вечтомова
Друг, товарищ, там, за Ленинградом,
Ты мой голос слышал, за кольцом,
Дай мне руку! Прорвана блокада.
Сердце к сердцу – посмотри в лицо.

Кровь друзей, взывавшая к отмщенью,
На полотнах полковых знамен.
На века убийцам нет прощенья.
Прорвана блокада.

Мы идем!
Мы сегодня снова наступаем,
Никогда не повернем назад…
Мой малыш-сынишка – спит, не зная,
Как сегодня счастлив Ленинград.

Я ГОВОРЮ С ТОБОЙ ПОД СВИСТ СНАРЯДОВ
Ольга Берггольц 
…Я говорю с тобой под свист снарядов,
угрюмым заревом озарена.
Я говорю с тобой из Ленинграда,
страна моя, печальная страна…
Кронштадский злой, неукротимый ветер
в мое лицо закинутое бьет.

В бомбоубежищах уснули дети,
ночная стража встала у ворот.
Над Ленинградом — смертная угроза…
Бессонны ночи, тяжек день любой.
Но мы забыли, что такое слезы,
что называлось страхом и мольбой.

Я говорю: нас, граждан Ленинграда,
Не поколеблет грохот канонад,
и если завтра будут баррикады —
мы не покинем наших баррикад.
И женщины с бойцами встанут рядом,
и дети нам патроны поднесут,
и надо всеми нами зацветут
старинные знамена Петрограда.

Руками сжав обугленное сердце,
такое обещание даю
я, горожанка, мать красноармейца,
погибшего под Стрельнею в бою.
Мы будем драться с беззаветной силой,
мы одолеем бешеных зверей,
мы победим, клянусь тебе, Россия,
от имени российских матерей!

БЛОКАДНЫЙ ХЛЕБ
Семён Ботвинник
Не слышал Ленинград о лёгком хлебе…
Я не забыл
блокадный трудный хлеб;
и посвист «мессершмитта» в чистом небе,
и город, что в потёмках не ослеп;
весомость помню
пайки стограммовой,
и саночки тяжёлые в снегу,
и тёплый взгляд, и тот мороз суровый,
и девушку,
что встретить не смогу…
Тяжёлый снег
на братских на могилах,
и тяжесть бомб, и на асфальте кровь —
и с той поры
душа принять не в силах
и лёгкий хлеб, и лёгкую любовь.

ОБСТРЕЛ
А.Яшин
Снаряд упал на берегу Невы,
Швырнув осколки и волну взрывную
В чугунную резьбу, на мостовую.
С подъезда ошарашенные львы
По улице метнулись врассыпную.
Другой снаряд ударил в особняк —
Атланты грохнулись у тротуара;
Над грудой пламя вздыбилось, как флаг.

Труба печная подняла кулак,
Грозя врагам неотвратимой карой.
Еще один — в сугробы, на бульвар,
И снег, как магний, вспыхнул за оградой.
Откуда-то свалился самовар.
Над темной башней занялся пожар.
Опять пожар!
И снова вой снаряда.
Куда влетит очередной, крутясь?..
Враги из дальнобойных бьют орудий.

Смятенья в нашем городе не будет:
Шарахаются бронзовые люди,
Живой проходит, не оборотясь.
1942

 ДУША ЛЕНИНГРАДА
Вера Инбер
Их было много, матерей и жен,
Во дни Коммуны, в месяцы Мадрида,
Чьим мужеством весь мир был поражен,
Когда в очередях был хлеб не выдан,
Когда снаряды сотнями смертей
Рвались над колыбелями детей.

Но в час, когда неспешною походкой
В историю вошла, вступила ты,—
Раздвинулись геройские ряды
Перед тобой, советской патриоткой,
Ни разу не склонившей головы
Перед блокадой берегов Невы.

Жилье без света, печи без тепла,
Труды, лишенья, горести, утраты —
Все вынесла и все перенесла ты.
Душою Ленинграда ты была,
Его великой материнской силой,
Которую ничто не подкосило.
Не лаврами увенчан, не в венке
Передо мной твой образ, ленинградка.

Тебя я вижу в шерстяном платке
В морозный день, когда ты лишь украдкой,
Чтобы не стыла на ветру слеза,
Утрешь, бывало, варежкой глаза.
Ленинград, Март 1942 г.

 ***
Ю.Воронов
В блокадных днях
Мы так и не узнали:
Меж юностью и детством
Где черта?
Нам в сорок третьем
Выдали медали,
И только в сорок пятом —
Паспорта.
И в этом нет беды…
Но взрослым людям,
Уже прожившим многие года,
Вдруг страшно оттого,
Что мы не будем
Ни старше, ни взрослее,
Чем тогда…

ОПЯТЬ ВОЙНА, ОПЯТЬ БЛОКАДА…
Ю.Воронов
Опять война,
Опять блокада…
А может, нам о них забыть?
 Я слышу иногда:
«Не надо, не надо раны бередить.
Ведь это верно, что устали
Мы от рассказов о войне.
И о блокаде пролистали
Стихов достаточно вполне.

»
И может показаться:
Правы
И убедительны слова.

Но даже если это правда,
Такая правда –
Не права!
 Чтоб снова
На земной планете
Не повторилось той зимы,
Нам нужно,
Чтобы наши дети
Об этом помнили,
Как мы!
Я не напрасно беспокоюсь,
Чтоб не забылась та война:
Ведь эта память – наша совесть.
Она,
Как сила, нам нужна!

НЕ ОТДАДИМ!
Александр Прокофьев
Не отдадим!
С утра не замолкает канонада,
Так день за днем, так много, много дней
Враги хотят на месте Ленинграда
Оставить груды пыли и камней.
Об этом говорили их листовки —
Свидетельства бессилия врага.

Горели Пушкин, Невская Дубровка,
Приневские дымилися луга.
И Ленинград пожары эти видел,
А враг, поживой жадною гоним,
Все наседал, смертельно ненавидя
Все русское, все связанное с ним!
Но мы стеною от земли до неба
Все поднялись и отстояли свет.

И Ладога, и дальняя Онега
Услышали стоярусное: «Нет!»
Нет, не сдадим мы город русской славы
И от земли до неба оградим,
Своих садов и парков величавых,
Своих святынь врагам не отдадим!…

Не отдадим бездушной злобной силе
Обычаи народа, свет его
И преградим пути ей в глубь России,
К бессмертию народа моего!
Не отдадим им молний наших росчерк,
Гнездовья туч, озер великий стан,
Не отдадим березовые рощи,
Которые увидел Левитан!
Не отдадим грядущий день победы,
Сиянье солнца, отблески зари,
Не предадим могил отцов и дедов,
Курганов, где лежат богатыри!
Не отдадим полей бескрайних, синих,
Где побеждали мы и победим,
Не отдадим прекрасную Россию,
Не отдадим!
1941

ИМЕНИ ТВОЕМУ — СЛАВА…
В. Шошин
Имени твоему — слава,
Подвигу твоему — слава,
В горести и надежде
Жизнь твоя величава.

Ладога и Кобона,
Натиск и оборона,
Гибель и радости клики —
Все это ты, великий.
Все это ты, единый, —
На пискаревских плитах
И на челе родимой
Горечью об убитых.

Для поколений новых
Славит тебя держава,
Подвигу твоему — слава,
Имени твоему — слава!

Источник: http://kids.azovlib.ru/index.php/2-uncategorised/435-leningrad-stikhi